Книга Если суждено погибнуть - Валерий Дмитриевич Поволяев

провод голосом генерала Лебедева. – Нужно все учесть, распределить, ничего не упустить. В первую очередь сейчас отдаем все, что у нас есть, фронту – тем, кто находится на передовой. Требует Гайда, требует Пепеляев, требуют другие командующие… Да потом, мы с Верховным за вас не беспокоимся, Владимир Оскарович, поскольку знаем – за неделю вы сделаете столько, сколько другие не сделают за месяц. – В следующий миг Лебедев сменил тему разговора, сведя его к шутке: – У меня тут половина женщин в Ставке влюблена в вас…

Каппель вновь поморщился – он хранил верность Ольге Сергеевне и на девиц, в отличие от офицеров его штаба, старался не заглядываться. Стало понятно, почему военный министр колчаковского правительства генерал Будберг называет Лебедева «младенцем от Генерального штаба». Как штабист Лебедев еще в ночной горшочек ходит – не вышел из этого возраста.

– И последнее, ваше высокопревосходительство, – проговорил Каппель сумрачно, с трудом владея собой, – у меня не хватает лошадей… Дайте мне лошадей!

– Не могу, – пророкотал Лебедев, сытый басок его уже вызывал у Каппеля изжогу. – Обходитесь своими силами, научитесь этому… Проведите лошадиную мобилизацию… Где-нибудь в деревнях, – добавил он и поспешил распрощаться с Каппелем – этот колючий, неудобный в общении генерал также раздражал его.

Каппель отдал телефонную трубку дежурному офицеру, прошел к себе в кабинет. В приемной его ждал Вырыпаев. Увидев полковника, Каппель устало махнул рукой:

– Насчет Омска ты был прав. Генерал Лебедев не ведает, на каком свете живет. Но без Омска нам не обойтись.

– Что предлагает Лебедев?

– Провести конскую мобилизацию.

– А ведь придется.

– Придется, – согласился помрачневший Каппель, – другого выхода у нас нет.

Мобилизация была проведена в окрестных селах. Каппель провел ее, что называется, в щадящем режиме, аккуратно – хозяйств, где оставалась одна лошадь-кормилица, не трогал.

Лошадей набралось только на один эскадрон – больше мобилизовать не удалось. Сбруя, седла были старыми, взять эту амуницию было негде – только как получить на складе в Омске.

Каппель отправился к прямому проводу, довольно быстро соединился с Омском, с самим начальником Ставки – на этот раз повезло; голос Лебедева вознесся театрально, загремел искренне, с пониманием, даже сочувствием:

– Владимир Оскарович, не извольте ни о чем беспокоиться – все у вас будет, все поступит, дайте только немного времени. Может быть, даже подкинем вам сотни две лошадей. Я рассмотрю этот вопрос. Потерпите чуть-чуть.

И вновь Омск затаился, заглох, ни ответа от него, ни привета, ни продолжения диалога, словно Лебедев забыл о своем обещании.

В корпусе не хватало даже обычных винтовок, не говоря уже обо всем остальном. Количество пулеметов можно было пересчитать по пальцам, патронов тоже не было.

Каппель снова позвонил Лебедеву и опять получил вежливый, очень доброжелательный ответ:

– Потерпите еще денька два, Владимир Оскарович, после этого я все, что вы требуете, пошлю в Курган. И проконтролирую это лично. Лич-чно!

Но ни через два, ни через три, даже ни через неделю из Омска так ничего и не поступило.

Каппель вновь позвонил в Омск, Лебедеву – с начальником Ставки его не соединили.

Позвонил вторично – тот же результат. Позвонил в третий раз – то же самое. Каппель – человек проницательный, способный по жестам, по интонациям, по паузам в голосе понять очень многое – на этот раз понял, что Лебедев разговаривать с ним просто-напросто не желает.

Сделалось противно. Можно было, конечно, через голову Лебедева позвонить прямо Верховному правителю, но Каппель не хотел делать этого. Во-первых, через голову начальника Ставки нельзя, во-вторых, не хотел выглядеть жалобщиком. Полагал: если адмирал посчитает нужным, то сам вызовет Лебедева и поинтересуется, как идут дела у Каппеля.

Самое интересное, что адмирал действительно дважды вызывал к себе Лебедева и задавал ему один и тот же вопрос:

– Как формируется корпус Каппеля? Все ли у него есть? Не нуждается ли он в чем?

Лебедев, согнувшись в почтительном поклоне, отвечал бодрым голосом, не запинаясь ни на миг, словно сам верил тому, что говорит:

– Генерал Каппель как сыр в масле катается, ваше высокопревосходительство. Отказа ему нет ни в чем. Что он просит, то и даем.

Генерал Лебедев беззастенчиво врал; адмирал, веря ему, успокоенно кивал, произносил благожелательно:

– Это хорошо. Каппель в нашей армии – лучший командующий корпусом.

А Каппель не то чтобы ничего не получал с омских воинских складов, он даже дозвониться до генерал-лейтенанта Лебедева не мог. Тот был упоен победами, которые одерживали колчаковские части. Еще бы – пройдет пара недель – и прямая дорога на Москву будет открыта. Душа Лебедева светилась от предвкушения золотого дождя наград, который должен был пролиться на него. И уж, конечно, никак нельзя было допустить до этого дождя выскочку Каппеля, чьи заслуги перед Россией, по мнению генерал-лейтенанта, слишком преувеличены. Непонятно, чего хорошего нашел в нем Верховный правитель. Обыкновенный хвастливый генерал. Таких Лебедев на своем веку видел сотни – и старых, и молодых.

Утро выдалось затяжное, хмурое, неопрятные полупрелые облака прогибались, иногда слышалось гнилое храпянье, и тогда с верхотуры сыпался мелкий, колючий, схожий с песком снег. Барышников, усевшись за стол, неожиданно побледнел, губы у него сделались синими. Он схватился за грудь, с трудом шевельнул ртом:

– Сердце останавливается.

Прибежал лекарь, дежуривший в штабе, дал полковнику выпить две столовые ложки микстуры. Барышников упрямо сжимал зубы – не любил горькую микстуру, но лекарь все-таки всадил ложку прямо в сжим челюстей.

– Ваше высокоблагородие, примите… Полегчает.

Каппель разбирал почту, поступившую к нему из канцелярии, хмуро поглядывал в окно, видел то же, что видели и его дети, находившиеся на втором этаже: украшенные шапками снега яблони, растворяющиеся в нездоровом сером сумраке, высокий забор зеленого защитного цвета – явно красочка была взята с армейского склада, неровные сугробы. Вдруг среди бумаг он увидел одну, со знакомым почерком.

Это был почерк Вырыпаева. Каппель хорошо знал его. Генерал вгляделся в бумагу. Лицо его дрогнуло, сделалось чужим. Каппель отодвинул бумагу от себя, потом вновь прочитал ее.

Вырыпаев как командир батареи написал на имя генерала рапорт с предложением присвоить его батарее имя Каппеля. Резким движением подцепив на палец валдайский колокольчик, стоявший на столе, Каппель позвонил.

На пороге появился дежурный офицер.

– Пошлите вестового за полковником Вырыпаевым, – приказал ему генерал.

Дежурный лихо щелкнул каблуками и исчез. Разыскал Насморкова.

– Скачи аллюр три креста за Василием Осиповичем. Предупреди – генерал зело сердит.

Через двадцать минут запыхавшийся Вырыпаев появился в штабе.

– Это ваш рапорт? – не глядя на полковника, довольно враждебно, на «вы», спросил Каппель, тряхнул листом бумаги, который держал в руке.

– Мой.

Каппель бросил рапорт на стол:

– Порвите! Я не принадлежу к особам царской фамилии, чтобы моим именем называть батареи и полки.

Вырыпаев вздохнул, махнул рукой огорченно, понимая, что спорить бесполезно, и молча порвал рапорт.

– Спасибо! – смягчившись, поблагодарил Каппель. – Что там из Омска?

– Из Омска ничего. Будто умерли.

Звонить Лебедеву не хотелось, да и звонки эти были унизительными – каждый раз, звоня, генерал переступал через самого себя, ему казалось, что дежурные