Книга Росток - Георгий Арсентьевич Кныш

волокон с диэлектрическими оболочками. Для палеокинетических сигналов эти оболочки не составляют помех. Выходит, что весь организм вдоль, поперек, по диагонали пронизан нервными сигналами.

— Отдельно взятые высказывания еще ничего не доказывают, — Ромашко поставил книгу на место, сел. — Может, хватит об этом? На мудрые разговоры у нас будет время и в лаборатории. Давай лучше пофантазируем. Вот ты говоришь — мысль... Что же это такое? Я представляю ее в виде замедленной молнии. Ее угасающий след — это память. Ты, надеюсь, видел, как за кормой корабля или самолета тает след, постепенно темнея, теряя свои очертания. И тут есть нечто общее с памятью. Ты говоришь — возбуждение, торможение... А что это такое? Процесс? Возьми аналогию с электрическим током... Напряжение, сила тока, электродвигательная сила — все эти величины мы научились определять и измерять, так и не узнав, что же такое ток. А возбуждение нерва? Что оно? Сокращение, удлинение, вибрация нейрона? Или что-нибудь другое? Ты не знаешь, я не знаю, Василь и Евгений тоже не знают...

Вошла Аида, уже без фартука, села за стол.

— Чайник вот-вот закипит. Вроде бы всего наготовила... Ой! — вскочила вдруг она. — Как же это я забыла! Угощу-ка вас своим фирменным напитком. У меня есть вишневый сок на меду. Не возражаете?

— Я — за! — весело крикнул Василь Гарба.

— Наверное, у тебя найдется и что-нибудь покрепче, — сказал Григорий, приглаживая ладонью свои жесткие волосы. — Но нарушим традицию. Да здравствуют плоды природы — сок и мед!

Аида внесла бутылку с «фирменным» напитком. Ромашко открыл шампанское, наполнил фужеры.

— За что же мы выпьем?

— Разрешите мне, — встала Аида, — на правах хозяйки предложить тост. Давайте выпьем за встречи. Ранние и поздние. Ожидаемые и неожиданные. Продолжительные и короткие. За встречи, которые придают жизни вкус и смысл.

Зазвенели бокалы.

Григорий, краем глаза наблюдая за Аидой, вдруг почувствовал, что за время его отсутствия она стала совсем иной, какой-то незнакомой, далекой, отчужденной. В душе зашевелился червячок ревности.

— Что-то все притихли, — Аида отодвинула водопад волос от левой щеки, искоса — вызывающе-дразняще — глянула на Григория. Он даже поперхнулся минеральной водой. — Наверное, сейчас кто-то счастливый родился...

Закончить ей не дал резкий телефонный звонок. Аида повернулась к телефону, стоящему на подоконнике, сняла трубку.

— Я вас слушаю... Да, да, мое объявление. Вы что предлагаете?.. Когда удобнее для вас?.. Договорились... Да, завтра вечером в восемь.

Григория кольнуло в сердце — вот тебе и Аида! Ромашко заметил его смятение. Не сдержался, спросил Аиду:

— Простите... Вы упомянули какое-то объявление. Секрет?

«Не хватало, чтобы при всех выболтала», — похолодел Григорий, медленно поднимаясь, чтобы включить магнитофон.

Аида бросила на него пристальный взгляд. Губы ее тронула едва заметная ироническая усмешка. «Чего дергаешься? Успокойся. Плохо ты обо мне думаешь. Не такая уж я дура».

— Сугубо женские дела, — махнула рукой Аида.

Григорий облегченно вздохнул. Магнитофон включать не стал. Принес потрепанную, без обложки книгу, с подчеркнутой торжественностью положил на стол:

— Предлагаю тост за такую преданность науке, как вот эта. О ней написано здесь. Хотите расскажу?

— Давай, Григорий Васильевич, — кивнул Сюсюк. — Это нам будет вместо перекура.

— Только знаете что, друзья, — встал Ромашко. — У меня есть предложение. Наполним фужеры не шампанским, а фирменным напитком нашей уважаемой хозяйки. Должны же мы сделать для нее что-то приятное.

— Конечно, — поддержал его Гарба. — Тем более шампанское ни для кого из нас не диковинка. А вишневого сока с медом я, признаюсь, ни разу не пробовал.

— Вот и хорошо, сейчас попробуем. — Аида сдвинула вместе фужеры. — Разрешите? Я сама налью. Ведь это мой напиток.

Когда фужеры были наполнены, Григорий постучал ножом по столу:

— Ну, а теперь слушайте. Почти сто лет прошло с тех пор, как американский этнолог Кашинг поселился в индейском вигваме. Он охотился и делал копья, поклонялся божествам, приносил им жертвы. Короче, стал равноправным членом племени зунья. За четыре с половиной года он добился, что его избрали жрецом, членом совета племени. Тайны зунья стали его тайнами, их ритуалы — его собственными. Он даже перенял их способ мышления. А мыслить они умели руками не хуже, чем мы головой. Кашинг проделал эксперимент, достойный удивления. Как бы это вам объяснить?.. В общем, он решил, как пишет сам, вернуть свои руки к их первичной функции. Заставил их выполнять все, что они умели делать в доисторические времена с теми же материалами, в тех же условиях, характерных для той эпохи. В те далекие времена руки были настолько связаны с интеллектом, что становились его частью. Кашинг думал руками. Попробуйте-ка постичь мышление с помощью понятий, выраженных движением пальцев, кистей, предплечий. Двигательный акт стал актом мышления, а мысль — пространственным действием.

Эксперимент Кашинга заставил задуматься многих исследователей, в частности нашего Семенова, творца экспериментальной археологии, более или менее точно определившего период, когда правая рука человека приспособилась для метания копья, для орудования каменным ножом и топором. Отсюда всего один шаг до звукового языка. Высказываются предположения — и довольно весомые, подтвержденные наблюдениями в клиниках, — что возникновение и развитие звуковой речи тесно связано с нижнетеменными участками мозга. Они обеспечивают связь между органами обработки информации, в частности зрительными и звуковыми. А еще раньше, при первобытном развитии, эти участки коры связывали зрительные и осязательные органы. Звуковая речь — упрощение — произошла от соединения зрительных, звуковых и осязательных ощущений в нижнетеменной анализаторной зоне.

Я бы выделил такие этапы в развитии языка. Сначала — ранняя пальцевая азбука. Потом ветвление жестов, что явилось результатом обогащения «словаря» языка жестов. Еще тысячи лет — и одни знаки этой системы превращаются в эквиваленты числительных, другие — в понятийные, в жесты-иероглифы. Естественно, у человека развились те зоны мозга, которые сперва управляли языком жестов. Со временем эти зоны взяли на себя управление звуковым языком.

Так вот, предлагаю тост за пристальный взгляд исследователя, за остроту мысли и ее пытливость, за умение делать выводы из самых тонких, едва заметных штришков и черточек. Кому, как не нам, прокладывать мосты через бездны? — Григорий не сказал, какие бездны он имеет в виду, был уверен, что его