Книга Росток - Георгий Арсентьевич Кныш

датчиков. Соединяем их с машиной. Алгоритм контроля мы с Василем подготовим за неделю. И забьется наш Гузь, как карась на сковородке.

Сперва они втроем колдовали над схемами. Потом к ним присоединился Ромашко. После обеда в работу включилось еще несколько сотрудников. Вся чистая бумага, имевшаяся в кабинете Петра Яковлевича, пошла на чертежи, на грубые прикидки. Одни чертили прямые и кривые линии с условными обозначениями элементов, примостившись на краешке стола. Другие — на стульях, на подоконниках.

Натали, заглянув в кабинет, оторопела. Ее хитроватое лисье личико покрылось красными пятнами:

— Такого никогда... Да кто вам позволил?.. Ох и задаст вам Петр Яковлевич чесу!

— Мы развиваем идею Олияра, — обнял ее за плечи Савич. — Иди, голубушка, в приемную. Перед Петром Яковлевичем мне ответ держать.

— А как быть с теми, кто едет в командировку, в отпуск, отправляется в город с каким-нибудь поручением? — обращаясь сразу ко всем, спросил Сюсюк.

— Для таких мы у Натали оставим «слепые» перфопропуска, — ответил Василь Гарба. — В программе и они будут предусмотрены.

— Ну что, заканчиваем? — Григорий веселым взглядом окинул разложенные на столе, на подоконниках чертежи, разбросанные на полу комки и клочки бумаги. Он радовался тому, что проблема и ее решение вдохнули свежие силы и мысли в непохожих, разных по характеру, способу мышления и действию людей. На несколько часов сцементировали их горячий, трепетный союз. Уловив это, он стал раздумывать, что бы такое сделать, чтобы мелкая пока что бороздка взаимопонимания углубилась, несмываемо запечатлелась в памяти и в сердцах. Ведь именно из таких вот внешне малозаметных событий и прорастают прочные корни крепкого содружества.

Его размышления прервал голос Ромашко:

— Ох и наломали мы дров! Если все изготовлять в наших мастерских, то работы хватит до самой пенсии.

— Стоп! — хлопнул себя по лбу Григорий. — Есть выход! — он схватил телефонную трубку, набрал номер. — Механический завод?.. Соедините меня с начальством... Исполняющий обязанности начальника Проблемной лаборатории Савич... Верно! Петр Яковлевич болен, я вместо него... Девушка, у вас ангельский голосок, а характер, как... Ага, спасибо!.. Дорогой товарищ директор, мы для вас разработали хозрасчетную схему... Сегодня я наткнулся на документы... Вы не рассчитались. — Он отнял трубку от уха, чтобы все слышали ответ.

Директорский бас пророкотал:

— Сегодня же получите. Не казните, что не проследил лично. Благодаря вам мы месяцем раньше квартальный план вывезем. Большое спасибо! Приглашаю, как всегда, с новинками. Оперативность рассмотрения гарантирую.

Савич снова прижал трубку к уху.

— У нас к вам просьба. Нам нужна сотня небольших простеньких деталей, железный ящик с отверстием, еще кое-какая мелочь. Соберем схему у себя, проверим эффективность и... Наши деньги останутся у вас. Согласны?.. Вот и хорошо! Значит, договорились! — Положив трубку, Савич посмотрел на часы: — Все, друзья! Рабочий день закончен. С пропусками, как вы слышали, вопрос решен. Давайте-ка по такому случаю попьем у меня дома чайку. Что-то настроение сегодня уж больно хорошее. У кого есть возможность, поехали!

— Я с удовольствием! — поднял руку Евгений Сюсюк.

— Я тоже не откажусь, — поддержал его Василь Гарба.

— Ну что же, можно часок посидеть, поговорить, — кивнул Максим Ромашко.

Аида в цветастом фартуке и домашних шлепанцах оторопело смотрела на ватагу, ввалившуюся в квартиру. Она ждала одного Григория. Прикидывала, как начать разговор с ним, чтобы не бередить свежие раны ни себе, ни ему. И вдруг — на тебе!

Гости неловко топтались в прихожей, не зная, куда положить принесенные свертки. Аида опомнилась первой. Сделав вид, что у них в семье все в порядке и она с нетерпением ждала мужа, растерянно всплеснула руками, засуетилась.

— Не позвонил, не предупредил... — избегая называть Григория по имени, вздохнула Аида. — Раздевайтесь. Принесенное — на кухню! Кто хочет мне помочь?

Ромашко толкнул в плечо Сюсюка:

— Ты еще не женат. Давай помоги хозяйке. Набирайся опыта семейной жизни.

Вместе с Григорием они раздвинули дубовый стол, застелили клетчатой выглаженной скатертью.

Аида поставила фужеры, стаканы.

— Сейчас мы картошечки отварим. У меня есть селедочка, грибочки.

— Ничего этого не надо, дорогая хозяюшка, — погладил Аиду по плечу Ромашко. — Мы пришли просто попить чайку, немного посидеть, поговорить. Правда, принесли с собой две бутылки шампанского. Если не возражаете... Надеемся, что и вы разделите с нами компанию.

— Конечно, с удовольствием посижу с вами. О чем речь, — улыбнулась Аида.

Григорий пододвинул ближе к столу мягкие удобные кресла.

— Рассаживайтесь кто где желает.

— Что-то мне пить захотелось. — Ромашко открыл бутылку с минеральной водой. Налил полстакана. Выпил. Чмокнул языком.

— Вкусно! Пустая водичка, а сколько наслаждения!

— Вот ты, Петрович, сказал «пустая водичка». А она не пустая... — хитровато прищурился Григорий. — Какие чувства вызывает!

— Обычная биохимическая реакция... Раздражение чувствительных бугорков языка...

— Э, с этого бока я знаю, — Григорий взял из рук Аиды тарелки с ветчиной, колбасой, сыром. Поставил их на стол. — Я хочу проложить мосточек между ощущением и мышлением... Что, если мысли и чувства рассматривать как синтетическую субстанцию, куда целесообразно отнести логический анализ, зрительное и слуховое восприятие, вкус, запах, осязание?

— Слишком сложно. Сваливаешь все в одну кучу. — Ромашко подошел к книжному шкафу, взял с полки зеленый томик, полистал. — Вот где оно... Академик Колмогоров, надеюсь, для тебя авторитет. Послушай его мнение. Он говорит, что условные рефлексы свойственны всем хребетным, а логическое мышление возникло лишь на самой последней стадии развития человека. Все предшествующие формальному логическому мышлению виды синтетической деятельности человеческого сознания, которые выходят за рамки простейших условных рефлексов, пока что не описаны на языке кибернетики.

— Вот и Колмогоров пришел к выведу о синтетичности человеческого сознания, — захохотал Григорий.

— Синтез собранных и проанализированных организмом сведений о его внутреннем состоянии и внешней среде не приводит к выводу о наличии мышления.

— Хорошо! А Бернштейн? Физиологи выявили разницу между «дологическим» типом работы нервной ткани и эволюционно новейшими системами нейронов, действующих по принципу «все или ничего». От таких неокинетических, или новоподвижных, форм передачи нервных сигналов Бернштейн отличал формы палеокинетические, или древнеподвижные. Последние могут распространяться и поперек нервных