Книга Долгое отступление - Борис Юльевич Кагарлицкий

ради спасения планеты или ради придания динамизма технологическому развитию) — все это в совокупности уже привело в начале 2020-х годов к внедрению новых элементов государственного планирования и регулирования. Но главная борьба развертывается не вокруг вопроса о том, насколько рынок будет преобразовываться с помощью плановых решений, а вокруг того, кто будет планировать, как и в чьих интересах. Первоначальные отношения между людьми, возникающие в процессе производства, формируют и видоизменяют возникающую на этом основании социальную структуру. В свою очередь, на этой основе общество формирует новые интересы, возможности и потребности, которые оказывают самое непосредственное влияние на экономику. Так что всевозможные конфликты, возникающие на почве распределения благ, — это не что-то, существующее отдельно от хозяйственной практики, мешающее ей или осложняющее гладкое ведение процесса (как склонны думать экономисты-рыночники), а как раз необходимая и естественная часть экономической жизни, без чего она просто не может развиваться.

Разумеется, учет социальных интересов, экологических ограничений, культурных требований, демократических прав и процедур неминуемо снижает прибыль компаний. Но и максимизация прибыли на рынке отнюдь не является гарантией эффективного ведения дел каждым отдельным предприятием, не говоря уже об обществе в целом. Так, Макс Вебер, ссылаясь на исследования С. Сисмонди и В. Зомбарта, показывал, что высокая рентабельность «часто не имеет ничего общего с оптимальной с точки зрения использования имеющихся средств производства организацией хозяйства»[388]. Суммарная эффективность общественного воспроизводства не только не сводится к тому, насколько эффективно работает каждое отдельное предприятие, она достигается за счет взаимодействия различных секторов, отраслей и компаний. Хуже того, максимизация прибыли в одном звене цепочки может резко понизить эффективность работы всех остальных звеньев.

Социалистическая политика не может сводиться к призыву сделать экономическое развитие планомерным. Мы боремся за то, чтобы планирующие органы были подконтрольны обществу и его демократическим представителям. Если речь идет о государственных финансах, то возникает задача мобилизовать средства не для финансирования правительственных расходов, а для поддержки общественных инвестиций в производство, региональное развитие, науку и образование, повышение качества жизни людей не только за счет потребления, но и за счет улучшения среды, в которой люди живут).

Корпоративное планирование давно является фактом, и без него капиталистическая экономика XXI века в принципе не была бы возможна. Сложные логистические цепочки, оптимизация затрат и распределение работ — все это давно стало важнейшей частью управления, ориентированного уже не столько на рынок и клиентов, сколько на повышение внутренней эффективности организации. Однако такая борьба за эффективность не просто игнорирует социальные интересы, потребности работников, экологию, культурные и организационные проблемы регионов и сообществ, на территории которых размещаются подразделения корпорации, но, напротив, реализуется за счет того, что все эти интересы приносятся в жертву ради максимизации прибыли.

С одной стороны, планирование развивается внутри капитализма, но направлено на реализацию частных интересов. С другой стороны, институты планирования сложились на протяжении XX века и в рамках социального государства. Однако переход от регулируемого капитализма к неолиберализму привел к их приватизации[389]. Типичным примером этого является превращение центральных банков в независимые от государства учреждения, находящиеся под непосредственным контролем финансовой олигархии и диктующие свою волю суверенным правительствам. Внедрение единой европейской валюты имело в первую очередь ту же цель. Лишив правительства контроля над денежной эмиссией, финансовый капитал превратил страны с более слабой экономикой в своих заложников, принудив заимствовать под ростовщические проценты необходимые деньги, которые в противном случае могли бы просто быть просто напечатаны. Трагические последствия можно было наглядно наблюдать на примере греческого кризиса 2010 года. Социалистическое планирование может и должно использовать накопленный организационный и технический опыт современного корпоративного планирования, но подчинить процесс новым задачам и новым — массовым, демократическим — интересам, сделать согласование этих разнообразных интересов органической частью процесса принятия решений.

Обобщение запросов и предложений, идущих «снизу», является не самой простой работой, а сами эти запросы далеко не всегда обеспечены необходимыми ресурсами. К тому же они порой противоречат друг другу. Но именно поэтому возникает необходимость формировать институты и процедуры, позволяющие эту низовую инициативу организовать, направить в конструктивное русло и сделать фундаментом новой демократии участия.

Подобные вопросы в принципе не могут быть решены заранее и тем более описаны на основе одних лишь теоретических построений. Это вопросы прежде всего практические, а задача теории в данном случае состоит в критическом обобщении практического опыта. К счастью, необходимый опыт уже отчасти накапливается, даже в рамках капиталистической системы. Одним из поучительных примеров такой практики являются партисипативные бюджеты, распространившиеся во многих городах к началу XXI века.

Партисипативный бюджет, внедренный Партией трудящихся в бразильском городе Порту-Алегре, а затем и во всем штате, может быть рассмотрен как один из механизмов демократического планирования. В России по сходным принципам формировался пятилетний план развития Иркутской области, осуществлявшийся в 2015–2019 годах, когда губернатором там был Сергей Левченко. Показательно, что составление плана начиналось со сбора заявок и предложений на муниципальном уровне. Администрация региона вела консультации с мэрами городов, депутатами и гражданами. Далеко не все предложения и пожелания оказывались исполнимыми. В итоге было «получено 1741 предложение от жителей 36 муниципальных образований Иркутской области (85,7 % всех муниципальных образований) по более чем 30 темам»[390]. В результате реализации «пятилетки Левченко» область резко улучшила свои экономические показатели, повысилась заработная плата, рост промышленного и сельскохозяйственного производства стал явно опережать общероссийские показатели. Впечатляющими оказались и финансовые результаты — область почти полностью освободилась от долгов. Зато политический результат этого успеха был предсказуемо парадоксален: федеральная власть добилась досрочной отставки «красного губернатора», который своими достижениями дискредитировал деятельность своих коллег и федерального правительства, неспособных показать сопоставимые результаты. Что в очередной раз подтверждает известную истину: без борьбы за власть невозможно достичь серьезных общественных преобразований даже на локальном уровне.

Поскольку выделение общественных средств в качестве инвестиций является важнейшим вопросом социалистического планирования, демократические органы встают перед вопросом о критериях и приоритетах выделения ресурсов, одним из которых, безусловно, остается рентабельность. Однако наряду с этим важную роль играют социальный эффект проектов, их экологические последствия и т. д. Инвестирование в экологические, социальные, научные или образовательные программы может стать важнейшим фактором экономического роста — куда более соответствующим интересам человечества, чем вложение денег в военное производство, которое при капитализме остается для государства самым простым способом создавать новые рабочие места.

Примером такого подхода, уже реализованного на практике, является работа корпорации Sitra в Финляндии. Созданный в рамках государственного сектора венчурный инвестиционный фонд в 1990-е годы и позднее не только существенно помог оживлению экономики, погруженной в глубокую депрессию, и способствовал технологической модернизации страны, но и позволял