Книга Синдром отторжения - Василий Воронков

Я промычал в ответ что-то нечленораздельное. Губы пересохли, мне хотелось пить, а дышал я как при воспалении легких.

– Волнуешься? – продолжал пытать меня пилот.

Я замялся, не зная, как ответить.

– Волнуюсь, – признался я.

– Молодец, – удовлетворенно сказал пилот, устраиваясь в кресле.

– Молодец, что волнуюсь? – спросил я.

– Молодец, что признался, – ответил пилот.

Он выглядел лишь немногим старше, однако вел себя с показной небрежностью опытного пилота, отлетавшего на межпланетных кораблях уже тысячи часов.

– Ну, чего, – сказал он, – готовность, как говорится, номер один. Погодка сегодня нелетная, так что мы на поводке.

– Опять? – скривился штурман, сидевший рядом со мной.

– Опять-опять, – сказал пилот. – Так что расслабьтесь и получайте удовольствие.

– Что значит на поводке? – спросил я, но мне не ответили.

Первый пилот молча пристегнул ремень.

Я сидел в кресле, задержав дыхание. Загорелся один из индикаторов на панели, я машинально подался вперед, чтобы проверить показания приборов – и тут корпус корабля неистово затрясся. Почему-то сработали аварийные преднатяжители и ремни безопасности болезненно врезались мне в грудь, а я судорожно вцепился в подлокотники кресла, которое скрипело и пошатывалось, как на безумном аттракционе, когда у тебя чуть не выворачивает весь кишечник наизнанку. Раздались гулкие размашистые удары – казалось, кто-то пытается раздробить стонущие переборки ракеты гигантским отбойным молотком.

– Пошло, – удовлетворенно протянул первый пилот.

Через секунду удары сменились ревом. Пилот что-то говорил, не обращая внимания на тряску и нарастающий рокот, но я ничего не слышал и лишь видел, как беззвучно открывается его рот, обнажая кривые неухоженные зубы. Он подмигнул мне, а потом зачем-то потянулся к приборной панели.

Меня прижало к креслу.

На грудь давило – воздух в отсеке неумолимо тяжелел с каждой секундой. Потемнело в глазах. Рев двигателей стал глуше. Кто-то в рубке продолжал говорить – с неправдоподобным спокойствием, как робот. Доносились сдавленные голоса, но я не различал ни единого слова. Кресло неустойчиво покачивалось и похрустывало, как изломанный хребет. Подлокотники дрожали. Ремни безопасности обхватывали внахлест, не давая пошевелиться.

Я попытался вздохнуть, но вместо этого захрипел, хлопая ртом, точно выброшенная на берег рыба.

А потом все прекратилось.

Двигатели отрубились внезапно, как при аварии в энергетической сети. Включилась автоматическая диагностика – огромные иллюминаторы в рубке затопила электронная тьма, и по ним побежали строчки системной трассировки.

– Ох, круто нас сегодня вывели! – причмокнул языком первый пилот, глядя в экран. – Почти шесть. Кто там в центре развлекался, интересно?

– Шесть «же»? – пробормотал я, пытаясь отстегнуться.

– Неплохо для первого раза, да? – подмигнул мне пилот и тут же покачал указательным пальцем. – Погоди! Нас еще не отпустили. Сначала выведут на орбиту, а уже потом…

Со всех сторон, из металлической скорлупы рубки, послышалось едкое шипение, похожее на утечку газа. Я взволнованно завертел головой, но все остальные были спокойны.

– А вот тут они не торопятся, – хмыкнул первый пилот.

– Иллюминаторы, – начал я, показывая на светящуюся модель корабля, которая вращалась по часовой стрелке, как в обучающем фильме.

– Хочешь полюбоваться видом? Пожалуйста!

Он коснулся кнопки на приборной панели, изображение с иллюминаторов исчезло, но нас по-прежнему окружала темнота.

– Отличный ракурс, не правда ли? – рассмеялся первый пилот.

Темнота.

У меня похолодели руки.

Пилот вернул изображение на один из иллюминаторов – наш корабль выглядел теперь как маленькая зеленая ракета из компьютерной игры, перечеркнутая расходящимися векторами.

– Так. Давай, давай…

Первый пилот нетерпеливо кивал головой.

Шипение, доносившееся из стен, затихло, и пилот поднял руку, готовясь отдать команду «на старт».

– Ждем подтверждения, – сказал он.

Все молчали. Я вздохнул и стиснул подлокотники кресла, приготовившись к очередному толчку.

На панели загорелся коммуникационный индикатор.

Первый пилот самодовольно осклабился и повернулся ко мне.

– А сейчас…

33

Расчетное расстояние до Меркурия во время первого полета превышало сто миллионов километров, и ускорение, чтобы перегрузки не перевалили за два «же», длилось ровно двенадцать часов. Отвечавшие за программу полета явно думали о комфорте пассажиров – в отличие от операторов из командного центра, выводивших нас на орбиту.

После взлета, когда я чуть не потерял сознание из-за перегрузок, я почти не ощущал дискомфорта. К невесомости я приспособился еще в институте – хотя меня и подташнивало в первый час, когда я путал пол с потолком. Поначалу меня не трогали, решив, видимо, дать мне возможность прийти в себя, а потом попросили разнести пассажирам энергетическую суспензию.

Я чувствовал себя стюардом.

Мы везли четырех человек, хотя «Сфенел» способен взять на борт столько же пассажиров, как и межконтинентальный лайнер. Я плыл между клетками и, улыбаясь, протягивал каждому бесцветный пакет с суспензией.

Меня спросили про туалет.

Я знал, что сидения в пассажирском отсеке автоматически поворачиваются вокруг оси, когда корабль вырывается из гравитационного колодца – видимо, так у людей, не привыкших к невесомости, возникало мнимое ощущение, будто бы они сидят в обычном самолете, где есть гравитация, пол, потолок и наземная скорость. Однако положение рубки не менялось, поэтому всякий раз, когда я пролетал из пассажирского отсека в командный, мне казалось, что все вокруг переворачивается вверх дном.

И всякий раз у меня кружилась голова, несмотря на сотни часов предполетных подготовок.

После отключения маршевого двигателя пилот собрал всех в рубке, объявил, что мы идем с нулевой погрешностью от расписания и пожелал счастливого дрейфа.

Дрейфа, длиною в триста часов.

По распорядкам я должен быть постоянно как заведенный, проверять состояние систем корабля – отопления, охлаждения, запасов воды, генераторов кислорода. Забота о пассажирах также досталась мне. Я отвечал за работу кресел и массажного режима, во время которого пассажиров било слабыми разрядами электричества, вызывавшими ритмичные сокращения затекающих мышц.

Пассажиры воспринимали эту процедуру как экзекуцию, а я представлял себя тюремщиком, методично и бесстрастно пытающим привязанных к электрическим стульям людей. Все постоянно просились на прогулку – осмотреть корабль, кубрик, командную рубку, – однако по уставу им разрешалось покидать места только при наличии так называемых «особых обстоятельств». Вроде нужды.