Книга Десять великих экономистов от Маркса до Кейнса - Йозеф Алоиз Шумпетер

Кривая, с помощью которой можно описать деятельность Митчелла, может, как мне кажется, быть представлена как пересечение двух поверхностей, одна из которых представляет условия окружающей среды, другая – его собственные интеллектуальные наклонности. Человек с его способностями не был, разумеется, удовлетворен существующим положением дел, неизбежно искал спасения в море социальных фактов, из которых экономисты, как казалось ему, использовали лишь ничтожную часть. Он мечтал плавать по этому морю, а не пытаться перейти его вброд, исследовать новые территории, а не топтаться на маленьком клочке бесплодной земли. И еще два пункта, чтобы дополнить картину.

Во-первых, он был настолько внимателен к логической строгости, остерегаясь ее малейших нарушений так же, как жеребенок остерегается уздечки и седла, что вскоре обнаружил в работе «топчущихся на маленьком бесплодном клочке» не только нереалистичные «постулаты», созданные ради методологического удобства, но также и «предпосылки» (идеологические концепции), которые порабощают исследователя, вместо того чтобы служить ему[180].

Во-вторых, его тип ума был создан не для того, чтобы наслаждаться или высоко оценивать то, что он называл «игрой» с постулатами: работа над этой засушливой землей была искажена политическими предубеждениями или метафизическими верованиями. Но даже если бы это было не так, затея все равно казалась бы ему бесполезной.

Если это определяет позицию институционалиста, тогда Митчелл был и всегда оставался им. Я не хочу вступать в дискуссию о точном значении этого едва уловимого понятия. Дискуссия, которая все еще время от времени вспыхивает, породила такие заявления, что Веблен вовсе не являлся институционалистом или, наоборот, что он и являлся единственным институционалистом. Это было бы делом бесполезным, потому что все, кто принимал участие в «институционалистском восстании», строили на расчищенном критикой месте свои собственные индивидуальные теоретические концепции. Но собственная методологическая позиция Митчелла может и должна быть тщательно рассмотрена как из-за выдающейся важности его работы, так и потому, что она неоднократно (и в том числе недавно) являлась предметом дискуссий в манере, которая мне кажется не совсем удовлетворительной. Мы должны рассмотреть три различные вещи: представления Митчелла о надлежащем отношении ученых-экономистов к «политике»; его представления о надлежащем методе защиты научных выводов от идеологического искажения; его представления о «теории».

В течение всей взрослой жизни Митчелла его мнение касательно всех трех вопросов если и изменилось, то лишь незначительно. Мы можем рассмотреть их теперь.

II

Что касается первого, его опыт – показательный пример для всех нас. Как и другие институционалисты, он не терпел политического союза, существовавшего между экономической наукой тех лет и либерализмом laissez-faire. Но он был одним из немногих, кто делал это, исходя из истинных причин. Несмотря на то, что его социальные симпатии и ощущение практической неадекватности прямолинейной политики laissez-faire, по всей видимости, способствовали его негативному отношению к такому союзу, гораздо более важно то, что он чувствовал, что вступать в этот союз – не дело экономистов. Экономика должна быть объективной наукой, предоставляющей тщательно отобранные факты и выводы из них в распоряжение тех, кому они необходимы. Это не побуждало его закрываться в башне из слоновой кости. Напротив, он был готов оказать помощь обществу всякий раз, когда это требовалось. Его сотрудничество с Иммиграционной комиссией в 1908 году и с Бюро трудовой статистики и Военно-промышленным комитетом во время Первой мировой войны и позже его работа в качестве председателя Комитета по социальным вопросам при президенте Гувере (1929–1933), члена Национального совета по планированию, Совета по национальным ресурсам, Федерального управления чрезвычайных общественных работ (1933) и председателя Комитета по прожиточному минимуму (1944) являются достаточным доказательством этого. Но суть этой работы подтверждает сказанное выше: она всегда соответствовала его концепции научной миссии, заключающейся в наблюдении и интерпретации полученных фактов и объективной демонстрации того, что же все-таки происходит. В ситуациях, когда последствия были ясны, он не избегал практических рекомендаций. Но он никогда не переступал черты, которую, как я вслед за ним считаю, не может переступать человек, посвятивший свою жизнь аналитической работе. Он никогда не раздавал рецептов и не защищал тот или иной политический курс.

Что касается второго пункта – опасений по поводу идеологизированности, его внимание к этому вопросу должно рассматриваться как очень важный момент. Вопросы, которые могут только возникнуть в связи с этим, состоят в следующем: с одной стороны, не был ли он слишком склонен подозревать идеологию («предвзятые мнения») у авторов, чьи методы и выводы он не разделял, с другой стороны, было ли средство, которое он призывал использовать, адекватным? Например, в анализе Рикардо содержится много неточностей и имеются иные недостатки. Но если мы оставим в стороне его политические рекомендации и примем во внимание уровень абстракции, к которому он стремился, мы не увидим много искаженных идеологизированностью утверждений, что охотно отмечал Карл Маркс. Средство Митчелла – тщательное и «объективное» исследование фактов – действительно развеет много предвзятых мнений, но не все. Никакое количество внимательности и осторожности не защитит исследование от злых духов, обитающих в самой душе ученого и при этом никогда не сообщающих ему о своем существовании. Ну и что, это никак не отменяет того, что Митчелл был одним из очень немногих экономистов, которые видели проблему во всей ее глубине и кто понял, что предвзятые мнения в нашей области – это не просто вопрос политических предубеждений или спонсорства со стороны определенных групп интересов.

Третий пункт – «Митчелл и экономическая теория» – представляет большие трудности, чем два остальных. Отчасти эти сложности вызваны двусмысленностью значения этого слова. В главных публикациях по экономическим циклам Митчелл, перечисляя большое количество теорий и провозглашая готовность использовать предположения любой из них, довольно ясно дал понять, что он не собирается объединяться с любой из них или сковывать себя, создав собственную теорию такого же типа для своих целей. Он использовал слово «теория» в значении «объясняющая гипотеза». То, что он имел в виду, может быть выражено неоспоримым заявлением, что такая гипотеза должна вытекать из детализированного исследования фактов, а не постулироваться в начале исследования.

Рассуждая беспристрастно, приходишь к выводу, что это довольно надежная позиция, закрытая для возражений и споров о том, что такая программа логически невозможна, потому что в любом случае мы должны в первую очередь определить, какое явление исследовать. Делая это, необходимо ввести элементы, которые окажут некоторое направляющее, руководящее влияние на исследование фактов. Другими словами, такого понятия, как «просто» исследование, не существует и, в частности, нет такого понятия, как «измерение без теории». Это тоже верно. Но когда мы говорим это, мы должны понимать, что теперь используем слово «теория» в другом смысле, по сути – в значении «концептуальный инструмент». И в этом смысле Митчелл, разумеется, не хотел исключать «теорию» из любой стадии его собственной или чьей-то еще работы. Это будет проиллюстрировано ниже. Но это не все.