Книга Десять великих экономистов от Маркса до Кейнса - Йозеф Алоиз Шумпетер

VII

«Исследования», «Повышение ценности и процент», «Природа капитала и дохода», «Теория процента», «Покупательная сила денег», «Экономические подъемы и кризисы» являются колоннами и арками так никогда и не построенного храма. Они принадлежат к величественному строению, которое архитектор так никогда и не явил миру в его целостности. От Кантильона до Адама Смита, Джона Стюарта Милля и Маршалла ведущие экономические мыслители производили впечатление на современников и потомков при помощи систематизированных трактатов. Фишер так и не изложил свои мысли в подобной форме. У вечно занятого крестоносца не было на это времени, однако это был единственный возможный способ обратить американских коллег-экономистов в его веру. Он не оставил собственной школы. У него было много учеников, но не было последователей. В своих крестовых походах он объединял силы со многими группами и отдельными людьми. В своих научных изысканиях он был почти одинок. Ему пришлось обходиться без всех тех преимуществ, которые дает ученому школа – защищающая, интерпретирующая и развивающая каждое слово своего лидера. Существуют рикардианцы, маршаллианцы и кейнсианцы, но нет фишерианцев. Это может показаться странным, ведь перед нами человек столь целеустремленный, со столь широкими социальными взглядами, столь бесконечной преданностью одному из главнейших фетишей своего времени – стабилизации, но Фишер всегда оставался вне современных ему течений, ему никогда не удавалось убедить в своей правоте ни ровесников, ни подрастающее поколение. Но эти колонны и арки устоят и сами по себе. Они будут хорошо заметны еще долгое время после того, как пески поглотят большую часть актуальных сегодня строений.

Глава 9 Уэсли Клэр Митчелл (1874–1948)[175]

Митчелл скончался 29 октября 1948 года, работая до последнего момента своей жизни. «За повседневной работой» – именно так он описал свою грядущую кончину в письме ко мне[176]. Мы простились с человеком исключительной чистоты и непорочности, ученым твердых убеждений и в то же время беспредельной доброты, учителем, до мозга костей верным своему долгу, неподкупным слугой правды и справедливости, глухим ко всем соблазнам, даже самым изощренным и утонченным, лидером, влекущим за собой примером и действием, при этом никогда не навязывавшим свои взгляды или власть. Дух такой личности ощущается окружающими и влияет на них. Трудно выразить словами, сколь широк был круг его интересов, сколь эффективно он решал самые разные вопросы, подходя к каждому из них с глубочайшей серьезностью, что, однако, не могло погасить веселый огонек в его глазах. Мы любили его, и мы знаем, что никогда не встретим подобного ему.

Это все, что я хотел бы сказать о нем как о человеке. В остальном моя статья будет посвящена исключительно попытке сделать обзор его работы и сформулировать ее значение для экономической науки нашей эпохи, если, конечно, это возможно: отделить работу от ее создателя, ученого, чье величайшее достижение – моральное послание, звучащее с каждой написанной им страницы[177].

I

Есть ли что-то здравое в теории, которая утверждает, что жизненная позиция человека определяется влиянием, оказанным на него, когда ему от двадцати до тридцати? Если да, то мы должны искать формирующие факторы в десятилетии, предшествующем переходу Митчелла в Калифорнийский университет в 1903 году Этот период юности ученого включает в себя, главным образом, работу в Чикаго, где он получил докторскую степень в 1899 году. Но Митчелл был тверд характером, а его убеждения и моральные ценности, восходящие к детству, проведенному на отцовской ферме в Новой Англии, были слишком прочны. Его учителя экономики не могли изменить их, хотя такой, например, предмет как английская экономическая история, а также наставления Дж. Лоренса Лафлина в отношении денежной и валютной политики оказали на Митчелла серьезное влияние. Гораздо больше по душе Митчеллу, нонконформисту по натуре, предпочитавшему движение застою, чей быстрый ум более всего отвергал догмы и несвободу, искренне любившему, хоть и редко создававшему, сарказмы и парадоксы, пришелся Веблен. Однако, несмотря на то, что Митчелл принял вебленовскую систему категорий (до конца жизни он продолжал подчеркивать разницу между понятиями «делать деньги» и «производить товары»), он вскоре устал от блеска сомнительных жемчужин Веблена. Джон Дьюи и Жак Леб открыли для него новые горизонты, которым не суждено было потерять свою актуальность. Они показали путь к социальной науке, представлявшей собой гораздо более обширную область знаний, чем профессиональная экономика, в рамках которой Митчелл с удовольствием оставался до этого. Этот момент очень важен с точки зрения понимания экономической концепции Митчелла и сути его личного вклада в науку. Давайте сделаем здесь небольшую остановку, чтобы расставить все точки над i.

1890-е были первым из трех десятилетий, образующих маршаллианскую эпоху. Однако поскольку не каждый читатель, и особенно не каждый американский читатель, согласится со всем, что подразумевает эта фраза, позвольте объяснить, что я имею в виду К тому времени созрели три направления, создавшие Новую экономику 1900-х годов. Прежде всего, тогда появилось новое практическое отношение и новый теоретический подход к проблемам социальной реформы (наилучший пример продемонстрирован немецкой Sozialpolitik). Во-вторых, сформировалась экономическая история, в целом расположившаяся в границах академической экономики, хоть иногда и переливаясь за ее рамки. В-третьих, после борьбы, продлившейся около четверти века, сложилась новая система экономической теории (довольно трудно определить, какое из названий – маржинализм, неоклассицизм или какое-то другое – наименее обманчиво). Но (Англия, возможно, является здесь исключением – лидерство Маршалла в некоторой степени имело успех в объединении трех направлений) в целом эти направления противоречили не только друг другу, но и методам и представлениям прошлого. В США, в частности, где число профессиональных экономистов стало расти, как тропический лес, взгляд в прошлое позволял увидеть лишь устаревший учебник, без сомнения доработанный такими людьми, как Ф. Уокер, но от этого не перестающий быть устаревшим. В остальном это был хаос. Возможно, плодородный хаос, но – хаос. Не стремясь кого-нибудь обидеть, проявляя неуважение к забытым или полузабытым видным фигурам, мы с легкостью можем понять, что мальчишка, поступивший на факультет экономики в Чикагский университет в 1895 году, не встретил никого, кто помог бы ему познать богатство и глубину идей и исследовательских программ, которые прятались под гладкой поверхностью «Принципов» Маршалла – единственной работы, по которой можно было изучить взгляды Маршалла, не посещая Кембридж и не слушая там его лекции[178]. В 1895 году или даже позднее потребовался бы преподаватель с очень большим талантом, чтобы изложить учение Дж. Б. Кларка небесполезным способом. Итак, Sozialpolitik продолжала активно развиваться из-за отсутствия достойной альтернативы, экономическая история оставалась второстепенной дисциплиной, от новой теоретической концепции легко избавились как от «маржинализма» или «неоклассицизма», а сухой учебник, основывавшийся в большей или меньшей мере на модели Милля, преуспел в том, чтобы вызвать «институционалистский бунт» активных молодых умов[179].