Книга Голубая роза - Яна Темиз

– Конечно. Вы будете как та героиня, которой родственник-полицейский, нарушая все правила, изливает душу. Хотите?

– Хочу.

Она помолчала.

– Я хотела бы попробовать – знаете что? – нерешительно заговорила она, – попробовать записать разные мелочи, которые мне почему-то в этом деле не нравились. Или не то что не нравились, но как-то останавливали внимание, прицеплялись ко мне. Может быть, я завтра все это запишу, а вы мне поможете вспомнить – как про фото. Я бы не вспомнила, если бы вы весь наш разговор не повторили. И сама бы измучилась, и у вас не было бы нужной информации. Мне все почему-то кажется, что в этой истории есть что-то… Я знаю, что сама себе противоречу: только что говорила, что ничем не могу помочь, и тут же говорю другое. Но ничего не поделаешь: я, наверное, перенервничала и запуталась.

– Вас госпожа Мерием напугала. Ей, похоже, приснилось что-то. Во всяком случае, ничего дельного она не сказала.

– Она сказала, чтобы я молчала. Что это значит, а? Кто мне позвонит, если я не буду молчать? А я даже не знаю, о чем молчать! Кошмар какой-то. Поэтому я и хочу все-все записать и проанализировать. Вы поможете мне, да?

– Зачем вы спрашиваете? Вы же знаете, Айше, что помогу, – он говорил серьезнее, чем сам хотел бы говорить, и серьезнее, чем она ожидала. – Если вы боитесь, я могу остаться здесь, в гостиной, до утра. Вы же совсем одна.

– Нет-нет, чего мне бояться? Ночью я никому не открою, а утром уйду на работу. Я привыкла быть одна, спасибо.

Она произносила свои фразы торопливо и вымученно.

Именно сейчас ей очень не хотелось оставаться одной. Хотя говорила она чистую правду: она привыкла часто быть одна, да и бояться нечего. Чего, кого ей бояться? Мерием? Это смешно. Какого-то таинственного звонка? Так это, скорее всего, плод фантазии беспокойной старушки. Неизвестного убийцу? А чем, собственно, Айше ему мешает? Если девушка по имени Аксу чем-то ему мешала и он ее задушил, то это вовсе не значит, что ему понадобится душить еще кого-то.

Но одной оставаться все-таки не хотелось. Жаль, что Октай… да, а что – Октай? Если бы все было, как раньше, то хорошо бы, чтобы он был здесь. Но ведь все уже не так, как раньше. Разве я хочу, чтобы он был здесь? Может, и правда – попросить этого полицейского переночевать в гостиной? На приличия наплевать, но перед ним неудобно: от кого ей нужна защита? Подумает еще, что я всегда такая нервная, как тогда на лестнице.

– Нет, спасибо, не нужно, – еще раз повторила Айше на его предложение.

Оставшись одна, она вернулась в свою голубую гостиную и выключила свет.

За окном была уже полная тьма, в которой яркими точками светились огни: как стая светлячков – окна коттеджей на берегу, а после черного провала, в котором плескалось невидимое ночное море, как нитка искрящихся бус – огни противоположного берега залива.

«Как Сибел может не любить Измир?! Даже в темноте – какая красота! Впрочем, я, конечно, необъективна. Она же не здесь выросла. А ее девочки будут его любить. Как я. Что-то было сегодня неприятное сказано о ее детях? Кажется, у Софии? Да, Газель плакала… Нет, еще что-то. Лолита? Да, о Мелиссе. Почему это было мне неприятно? Нет, я уже ничего не соображаю, надо завтра и правда все записать. Может, и нет во всем этом ничего важного. И никакой интуиции нет…»

Если интуиции нет, то зачем, спрашивается, было Айше смотреть на телефон?

Она ведь несла чашки и пепельницу на кухню, и оглядываться на телефонный аппарат ей было совершенно ни к чему. Но она оглянулась. И он зазвонил. Тотчас же, словно отвечая на ее взгляд. Или ожидая ее взгляда.

Айше заметалась. В прямом смысле слова. Оказавшись в полутемном коридоре, куда свет падал только из кухни, нагруженная собранными в темноте гостиной, кое-как поставленными друг на друга кофейными чашками и полной окурков и пепла пепельницей, обеспокоенная этим поздним и почему-то неприятным и пугающе громким звонком, она не знала, куда деть всю эту посуду, бежать ли на кухню или обратно в гостиную, или к телефону вместе со всеми этими предметами и уже там решать, как освободить хоть одну руку и какую именно.

Чашки угрожающе звенели. Второй звонок застал Айше в попытке удержать их шаткое равновесие. А перед третьим она не нашла ничего лучшего, как поставить все, что было в руках, прямо на пол в коридоре и бросилась к аппарату.

– Слушаю.

– Айше, добрый вечер, это я, Мерием, – соседка говорила тихо, еле слышно, почти шептала. – Я вас, наверное, испугала на лестнице?

– Да нет, не очень. Просто это было несколько неожиданно. И к тому же, госпожа Мерием, я так и не поняла, что вы хотели сказать.

– Я и звоню, чтобы объяснить. И предупредить.

– Простите, вы не могли бы говорить погромче? Я вас почти не слышу.

– Вы не знаете, какая в нашем доме акустика. А я знаю. Если я буду говорить громче, меня могут услышать.

Айше с трудом разбирала слова. «Могут услышать»? Или «может услышать»? Или «может быть, услышат»?

– Кто может услышать?

– Кто угодно на лестнице.

«А ведь она права. Кемаль же услышал, как я говорила с Сибел. Но чего она боится? Что такого она может сказать, чего нельзя услышать?»

– Эту девушку не убили, – вдруг заявила старая дама. – Она сама мне сказала.

– То есть как «не убили»? Кто вам сказал? Как не убили, если обнаружен труп, и уже сделано вскрытие, и совершенно очевидно, что она задушена?

– Вы думаете, я сошла с ума? Она позвонила не так давно, почти перед тем, как я столкнулась с вами на лестнице, и сказала: «Забудь, что ты меня видела. Я знаю, это ты придумала, будто я ходила к твоей соседке Дениз. Я к ней не ходила. Лучше придумай другую историю», – и все в таком роде. Айше, я боюсь! Я не сумасшедшая и не очень-то верю во всякие призраки и привидения. Значит, она жива, если звонила?

– Что вы говорите, госпожа Мерием, подумайте сами! Ту девушку убили, понимаете? Она не могла звонить. Мало ли кто мог это сделать? Но это был живой человек, поймите, абсолютно живой! Как вы и я.

– Зачем же тогда?.. – голос Мерием дрожал и срывался.

– Я не знаю, это скорее всего шутка, жестокая, конечно, но шутка.

– По-моему, так не шутят. И зачем, зачем?! И разве кто-нибудь знал, что именно я сказала полиции? – в вопросах старушки стал проявляться здравый смысл, и Айше тут де поняла: это знала она! Она сама – и больше никто.

– Я вам не звонила, – выпалила Айше, – если вы это имеете в виду…

– Нет, нет, Айше, милая! Не обижайтесь. Я такого совсем не думала. Я не потому звоню вам. Я же только что поняла, что и правда звонок не мог быть с того света. Я чуть с ума не сошла. Я хотела всего-навсего предупредить вас: ведь и вы выступили свидетельницей… и… и я надеялась: если и вам позвонили, то значит у меня не галлюцинации.