Книга Территория взрослости. Горизонты саморазвития во взрослом возрасте - Елена Сапогова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не помню, когда все это в первый раз началось, то есть когда эти картинки во мне оживать стали, но со временем мне это стало нравиться, у меня их стало много. Знаете, как будто мне дали только набор иллюстраций к большому роману, а роман я должен писать сам. Я этот роман как бы из себя создаю – не сочиняю, а вот именно так, как будто бы он во мне уже есть, а я его только пересказываю, как вспомню. Причем весь я его не знаю, он все время рассказывается немного по-другому. Дело не в том, чтобы я что-то специально придумывал, – сценки как будто сами внутри меня стали разворачиваться, как будто они всегда там были. Я так отчетливо все понимаю и чувствую, а ведь всего этого никогда не видел.
Вот во мне целый роман, совсем другая жизнь, где я живу в богемном Париже, в мансарде, общаюсь с Писарро, Моне, Дега, хотя сам я плохой художник, а в жизни вообще кисти в руках не держал. Совершенно отчетливо чувствую запах краски, движение кисти по холсту… Я всегда могу себя этим занять, когда надо отвлечься.
* * *
Только не подумайте, что я какой-нибудь несостоявшийся писатель-плагиатор или самодеятельный артист без сцены. Мне зрители-то вообще не нужны, это для себя, личное. Когда дела замучили, устал или дорога дальняя, а не спится (я вообще в поездах плохо сплю, а езжу много), я как бы вижу сны наяву. Я не сплю, потому что все время ощущаю себя кем-то, смотрящим кино по своему вкусу и переделывающим его всякий раз, как сюжет зайдет не туда. Я постоянно развиваю сюжет, придумываю… За много лет он у меня и развился, и сменился сто раз. Вот сейчас я, как Миклухо-Маклай, миссию на острове строю, а до этого я плыл по Амазонке, а раньше золото конкистадоров искал, был рыцарем Круглого стола, Мерлина видел… Думаете – старый дурак от безделья мается, в детстве не наигрался? Может, и так, только мне нравится так играть – знаете, сколько жизней я прожил так? Я и на компьютере играю, но компьютер – это не то, это чужие фантазии. А эти – мои. И главное – все это мне родное, как будто в памяти хранится, а я просто вспоминаю и знаю, что оно имеет отношение ко мне, что все эти люди – мои вторые Я, Я из другой жизни, хотя ни во что такое я не верю. Я сам иногда думаю: почему мне это кажется близким, а не какой-нибудь колхоз или война? Но про свое я вижу все детали, кожей ощущаю атмосферу, как будто я там нахожусь. Вот могу вам так это рассказать, что вы поймете – я как будто из того времени и места. Может, в меня когда-то залетела чужая душа… А где же тогда моя?
* * *
Наверное, это смешно, но я иногда думаю, что в идее других жизней что-то есть. Мне иногда снится или мерещится, или, может, вспоминается что-то, что явно было не со мной и в то же время со мной, потому что я переживаю это как-то очень ярко, явственно, красочно. Какие-то части меня оживают и сами себя выговаривают, создают целые истории. Вы не поверите, но они даже языком говорят таким, каким я сама не говорю, – иногда простонародно, иногда диалектально, иногда выспренне и зажато… Я могла бы так говорить, если бы играла в самодеятельности или имела театральное образование.
Мне иногда кажется, что я из другого времени, что-то вроде Джейн Эйр. И мне привычны и длинные юбки, и капоры, и вязаные шали, и вышиванье, и свечки, мне в них чудится что-то глубоко родное. Вы скажете, я романов Джейн Остин или сестер Бронте начиталась, ну, может, и так, но все же это где-то глубже сидит. Я в музеях узнаю «свою» мебель, «свою» одежду, «свои» книги, «свои» бытовые мелочи – посуду, перья, скатерти… Меня к таким вещам просто притягивает, они мне родные. И я могу закрыть глаза, и во мне начинает читаться книжка с картинками или фильм прокручиваться. И знаете, он мне никогда не надоедает, все эти истории меня захватывают, конечно, не больше, чем моя собственная жизнь, но они мне даны… в утешенье.
* * *
Я обожаю модерн, эту эпоху, это искусство, и люблю погружаться в мысли о том, как бы в «не этой жизни» я жила в период между двумя войнами. Вижу себя в фисташковом платье с заниженной талией, с длинной ниткой жемчуга на шее, с сигареткой в длинном мундштуке и в туфельках с каблуком «козьей ножкой». И стрижка, как в песенке Вертинского – «целую затылочек твой стриженый…».
И каждый такой образ у меня – повод для сочинения истории. Меня никогда не тянуло писать книги, все это истории для себя самой, я их сочиняю, когда не спится, когда на сердце неспокойно, в полудреме на пляже. И вот я придумываю события, свидетелем которых я могла бы стать, придумываю людей, с которыми могла бы общаться и которые жили в то время и были бы мне интересны.
Я сама хозяйка этим фантазиям, поэтому любую историю могу пересказать пятьдесят раз по-разному, но все это будет обо мне, я – всегда в главной роли! Мне достаточно посмотреть на что-то из тех времен или просто напоминающее их, стилизованное, и во мне начинают шевелиться целые пласты этих историй… Мне это так нравится, но вот рассказать про это я вряд ли кому смогу. Подумают, что я немного не того… а я, если честно, считаю это большим счастьем, что у меня есть такой тайный дар, волшебный талант – сочинять про себя и для себя разные истории, я каждый раз что-то открываю в себе, когда придумываю их…
* * *
Когда-то давно я у Набокова прочитал рассказ, названия которого уже не помню, да и точно пересказать, наверное, тоже не смогу. Рассказ был написан от имени мальчика, в спальне которого висела картина, изображавшая детей, играющих в мяч. Каждый вечер, засыпая, он смотрел на эту картину и думал, как было бы здорово оказаться внутри этой картины вместе с этими детьми. И однажды это произошло, он попал внутрь этой картины и пережил ситуацию нахождения там – в том времени, среди тех людей, с их взаимоотношениями. Кажется, потом у него возникли проблемы с тем, чтобы вернуться… Я не помню, да и не это важно. Сейчас я понимаю, что на такое ребенка, наверное, может толкнуть одиночество или психическая болезнь, или, может, чрезмерно развитое воображение. Но я-то был взрослым уже, и тогда, помню, на меня это произвело сильнейшее впечатление, я прямо околдован был открывшейся возможностью проникать внутрь живописных сюжетов. Я удивлялся, как все просто и почему я не додумался до этого раньше.
И сам стал пробовать помещать себя в те времена, события, ситуации, которые видел на репродукциях в художественных альбомах, а потом и в книжках – там это еще проще. Если хотите, это занятие превратилось в хобби. Но для меня это больше, чем хобби, – это отдых, самолечение, даже иногда самовоспитание. Я легко научился встраиваться в те картины, которые мне нравятся, и я там живу, чувствую себя совершенно своим, придумываю, что и как я делаю, с кем разговариваю.
Такие своеобразные путешествия во времени – киносценарии для себя и под себя. И мне в некоторых картинах так хорошо, знакомо, комфортно, по-родному, как будто я там и должен жить, там находиться. Наверное, это звучит глупо, по-детски, но я придумываю себе в этих путешествиях все, что захочу, – я и историк, я и путешественник, и археолог, и купец, и шаман. Про шамана мне моя история особенно нравится, я уже в ней столько всякого понасочинял – загрызал грыжу младенцу, вызывал дождь, ходил к мертвым, мастерил бубен… Два года назад был на Алтае в командировке, там даже купил себе комуз, пробовал играть. Сам-то ведь я для других остаюсь все тем же, но во мне открывается что-то новое… Не знаю, как это выразить, но я становлюсь богаче как человек, понимаю, куда мне надо расти.
