Книга Тайный год - Михаил Гиголашвили

– Ещё ворох почты… Вот. – Шиш втащил второй короб. – И Арапышев человека какого-то послал, Данилу Принса. Арапыш говорил, ты знаешь.

Скинул с себя кроличий пух:

– Знаю. Всякие небылицы против меня пишет. Где он? Каков? Молод и тих, говоришь? Лицом светел? Все они ликом светлы, пока нутро своё тёмное не покажут и всякую гадость про меня не напишут, и не ославят на весь свет… Вели накормить и в тех палатах посели, что для гостей, потом разберусь. Да ты знаешь ли, что у нас деется? Вчера плита с неба упала! И рында задушился!

Шиш равнодушно кивнул, продолжая вытаскивать на стол бумаги и свёртки:

– Слыхал, пока разгружался. Только нет её уже там, плиты!

– Как это – нет? – насторожился, предчувствуя что-то.

– Стрелец, что помогал мне телегу опорожнять, сказал… Нет, говорит, плиты! Унеслась прочь!

– Как это нет? Куда ж она делась? Почему мне неизвестно? А ну пошли!

Оттолкнув Прошку, стал лихорадочно напяливать тулуп, взял бушлат. Шиш сказал, что не нужно – не холодно.

Кивнул на окно:

– Ну да, вон снег валит!

Снега не было, но все промолчали.

Завидев их, людишки, толпившиеся возле колодца, разбежались.

Обломков нет! Колодец – на месте! Колыши с опавшей на землю верёвкой – стоят! Во вмятины от глыб уже лужи натекли… А самих обломков – нет!

В помрачении бродил вокруг колышей, ломал посохом хрустящую корочку луж, ничего не понимая.

– Кого я тут охраной оставил? – спросил сам себя и велел Шишу, шныряшему глазами по земле, узнать у стрельцов, кто тут охранял вчера. – И сюда приведи!

Шиш рысцой побежал исполнять, а он пихал ногой колыши, верёвку, посохом копался в лужах, куда уже набежало талого снега.

«Что такое? Что за бесовщина? Куда могли деться? Ляги[111] от обломков есть, а их самих – нет!» – растерянно оглядывался кругом, поднимая глаза на беспросветное ртутное небо.

Шиш подвёл стрельца без шапки, забрал у того оружие.

– Тебя кустодом[112] поставили?

– Я, – прошептал стрелец.

– Куда обломки делись?

Стрелец выдавил:

– Так ты сам, великий государь, приказал увезти!

– Я? Увезти? Сам? Приказал? Кому? Когда? Ты в своём уме? – со злым удивлением воззрился на стрельца.

Тот стал чмокать губами, силясь объяснить:

– Я тут стоял. Смеркалось. Ты уезжать изволил. Садясь в сани, указал на человека, крикнул мне: «Его слушай!» – и уехал, а тот человек, когда стемнело, подошёл сюда…

Разозлённо прервал его:

– Да ты в своём ли уме? Да, ездил я к Сукину, но ничего не велел! Не помню такого! Какой такой человек? Что несёшь, дубина? Я ещё голову не потерял!

Но стрелец вздёрнул плечи, настаивал:

– Вроде мастеровой, в зипуне… Ну вот. В землю смотрит и глухо так говорит, что царь велел обломки вывезти и в реке утопить… «Как же ты их вывезешь? – Я ещё удивился. – Чай, не шкап или сундук?» – «А вот сани есть», – отвечает. Глянул я – и впрямь, телега на полозьях стоит, три громадные лошади-шведки впряжены… Я ответить не успел. Откуда-то еще пособник у него выискался, с двумя колами наперевес.

Шиш ткнул его ножнами:

– На лицо кто такие были?

Стрелец наморщил лоб:

– Смерклось, лиц не разглядеть, но какие-то такие… непонятные…

– Что непонятного? Каковы были – чёрны, белы, косоглазы, носаты, рогаты?

Стрелец глубоко втянул воздух:

– Какие-то… пустые… Что-то мёртвое в лицах, недвижное… Словно маски… И в один миг кольями обломки как-то очень ловко втащили на телегу – и всё, пропали! Вот крест, так всё было! Истинно говорю, как перед Богом! – И стрелец яростно закрестился.

Слушали с Шишом, изумляясь всё более. Что за новая бесятина? Сей знак ещё страннее прежних!

Выждал конца рассказа, сказал:

– Подумай сам, дурья башка, как два человека такие махины-обломки на сани взвалить могут? Да ещё быстро? И какие такие сани их выдержат?

Стрелец растерянно развёл руками:

– Да не знаю я… Телега на полозьях… Как-то всё борзо произошло… Я и не приметил… Раз-раз – и готово!

В зобу начал вздуваться гнев:

– Да я! Да тебя! Да ты! – но Шиш шепнул:

– Государь, не мог же он спереть их? Это не золото или деньжата – в сидор сунул и унёс… Да и зачем ему камни? Тут что-то нечисто!

Спешно перекрестился:

– Чего уж чистого! То с неба плиты падают, то обратно улетают… Ясно, что нечисть орудует! Вот что. Надобно Александровку освятить. Скажу владыке. Как тебя зовут, воинник?

Стрелец, завидев просвет в гневе царя, поспешил ответить:

– Я Ждан, брат Нечая, коего ты вчера в город с шишигой услал… Вот, Нечай уехал, ты уехать изволил – а этот мастеровой и подкатился… Походка такая непонятная – ноги как-то враскоряку… Царь, говорит, велел везти камни к чёрту, чтоб жить не мешали… И что-то ещё вспыхнуло, словно лопнуло… Ага… А то разве б я кого к обломкам допустил? В жизни не было, чтоб ослушаться, приказ похерить! Нас три брата, все тебе верой и правдой служим. Нечай – старший, я – средний, а младший Радован у тебя в псарях…

– В каких псарях? Я псарню угнал отсюда…

Стрелец радостно согласился:

– Его и нет тут. Он вместе со псарней под Москву ушёл. Радькой зовётся.

– Радька? Такой рыжеватый? Одна рука длиннее другой? Да, был такой, – вспомнил, сам смятенно думая, что если бы речь шла о золоте или утвари, можно было бы подумать, что стрелец спёр и виляет. Но глыбы? Только чёрту и могут понадобиться, а больше никому…

И от этой мысли вдруг успокоился: сатана дал – сатана взял, одной чертовщиной меньше! Эти обломки будто на сердце давили, а унеслись неведомо куда – и легко стало! Освятим слободу и крепость, молебен отслужим – авось беси уберутся восвояси… Не сидеть же у луж, на землю глядючи и плачучи… Молебен, крестовый ход, дары – чем ещё от бесовни отбиться?

Видя, что Шиш зевает во весь рот, спросил:

– Устал? Всю ночь ехал? Проводи до школы, а потом отдыхай, заработал. Что вынюхал в Польше? Когда сейм? Кого выбирать будут королём? Батория?

Шиш рассказал, что поляки, как и прежде, воюют со шведами за северное побережье, но бьются вяло и без огонька, что и понятно: короля у них пока нет, сейм никак не соберётся, но уже известно, что королём выберут Штефана Батория, а пока всеми делами заправляет ржонд[113] под водительством Якуба Уханьского, ушлого, хитрого и жадного попа-епископа. Поляки его каким-то интеррексом зовут, междукороль как бы, – он на престоле будет сидеть, пока паны собачатся и настоящего выбирают…