Книга Госпожа сочинительница - Елена Арсеньева

Книгу-то в Пятигорск выслали, да вот беда – она безнадежно опоздала…

Узнав, что ее недолгий, но ставший таким дорогим и близким друг и впрямь бросил все столь нежно любимое, отправившись в иные пределы, графиня Евдокия Петровна написала стихотворение «Нашим будущим поэтам», предпослав ему великолепный эпиграф. Она вообще очень внимательно относилась в подбору эпиграфов – ведь они настраивают читателя на восприятие всего стихотворения, на понимание авторского замысла. В данном случае эпиграф был взят из стихов мадам Анаис Сегала, французской поэтессы, прозаика, драматурга. В переводе эти строки звучат так:

Чему служат ваши стихи, полные пламени и света? Чтобы в один прекрасный день заставить светиться ваши могилы?..

Этот эпиграф, это стихотворение – вообще предостережение будущим поэтам. Ростопчина искренне верила, что творчество роковым образом влияет на жизнь творца: за все на свете необходимо платить, иногда и самой жизнью.

Не трогайте ее, – зловещей сей цевницы,[28] Она губительна… Она вам смерть дает!.. Как семимужняя библейская вдовица,[29] На избранных своих она грозу зовет!.. Не просто, не в тиши, не мирною кончиной. Но преждевременно, противника рукой – Поэты русские свершают жребий свой. Не кончив песни лебединой!.. Есть где-то дерево,[30] на дальних островах. За океанами, где вечным зноем пышет. Экватор пламенный, где в вековых лесах. В растеньях, в воздухе и в бессловесных дышит. Всесильный, острый яд, – и горе пришлецу. Когда под деревом он ищет, утомленный. И отдых и покой! Сном смерти усыпленный. Он близок к своему концу… Он не отторгнется от места рокового. Не встанет… не уйдет… ему спасенья нет!.. Убийца-дерево не выпустит живого. Из-под ветвей своих!.. Так точно, о поэт. И слава хищная неверным упоеньем. Тебя предательски издалека манит! Но ты не соблазнись, – беги!.. она дарит. Одним кровавым разрушеньем! Смотри: существенный, торгующий наш век. Столь положительный, насмешливый, холодный. Поэзии, певцам и песням их изрек. Зевая, приговор вражды неблагородной. Он без внимания к рассказам и мечтам. Он не сочувствует высоким вдохновеньям, – Но зависть знает он… и мстит своим гоненьем. Венчанным лавром головам!..

Она горевала о Лермонтове, но горевала и о себе. Смерть ужасна, жестока, да… но хороша и милосердна хотя бы тем, что лечит все страдания. А между тем не было в жизни знаменитой поэтессы и счастливой матери семейства, светской дамы, предмета поклонения множества мужчин, графини Евдокии Ростопчиной дня, когда бы она не страдала!

Слезы былые, слезы чужие. В душу вы льетесь жгучею лавой. В сердце впились вы тайной отравой. Больно от вас мне, слезы былые!.. След ваш изглажен; даже забыта. Ваша причина – рана живая. Горькая дума: рана закрыта, – Думу сменила радость младая! Я же ревную!.. Страсти порукой. Слезы не льются, мне дорогие… Вас я купила б пыткой и мукой. Вас мне завидно, слезы былые!..

Она никак не могла отделаться от воспоминаний об Андрее Карамзине! В конце концов ее уныние стало переходить в черную меланхолию, и граф Ростопчин повез жену за границу – развеяться. Что характерно, сделал он это по горячему настоянию матери, всерьез обеспокоенной состоянием духа и нервов madame Eudoxie. Графиня Екатерина Петровна очень беспокоилась за семейное счастье сына, потому что неожиданно полюбила его детей. И она тоже не делала никакой разницы между девочками, прижитыми невесткой от Карамзина, и родным внуком. Более того, она обожала Лидию и дружила с ней по-взрослому, с полным доверием. Спустя много лет Лидия, которую тоже не минует семейное литературное поветрие (писали среди Ростопчиных не только Евдокия Петровна, но и сама графиня-старшая, и ее дочь, упоминавшаяся французская писательница Софи Сегюр), и она, повзрослев, напишет не только несколько повестей («Падучая звезда», «Красотка» и другие), пьес, книг для детей, где многое почерпнуто из воспоминаний детства, но и мемуары «Правда о моей бабушке», а также «Семейные воспоминания».

Словом, как сложно ни относилась старшая графиня Ростопчина к Евдокии, она всеми силами радела о сохранении семьи сына. Екатерина Петровна решила, что совместное путешествие на юг оживит давным-давно угасшие чувства супругов, привяжет их друг к другу, вновь объединит совместными заботами.

Ну что же, она, в принципе, не ошиблась: вернулись Ростопчины в Россию и впрямь объединенные общими заботами. Однако к воскрешению угасших чувств это не имело никакого отношения.

Впрочем, обо всем по порядку.

Итак, тронулись они в Европу, северо-западных берегов которой решено было достичь с помощью… чуда света – парохода.

К дальнему берегу древней, мудрой Германии, – морем. Славным войной и торговлей в истории мира и страшным. Повестью бурь знаменитых в преданьях старинных и новых. Завтра, прядая по волнам спокойным, без помощи ветра. Собственной тайною силой кипя и стремяся, пойдешь ты. Стройная дива-громада, вымысл и честь пред веками. Нашего века!..

Встретившись в Риме с Гоголем, с которым графиня Евдокия была хорошо знакома, она показала ему свое новое стихотворение, вернее, аллегорическую балладу «Насильный брак» (другое название – «Старый муж»), написанную в форме диалога между мужем и женой.

Написанная в пути, между Краковом и Веной, баллада сия показалась Гоголю исполненной острых политических намеков на угнетенное положение Польши в составе Российской империи. Прошло уже больше десяти лет со времени подавления Варшавского мятежа 1830 года, однако так называемые «передовые люди России» по-прежнему считали своим долгом возмущаться усмирением сего безобразного бунта. Ну, в самом же деле, ежели эти люди не станут чем-нибудь возмущаться, кто же впредь посчитает их передовыми?!

Графиню Евдокию Петровну положение «братьев-славян» волновало в последнюю очередь. Прежде всего ее тревожила жизнь собственного сердца и печальное (на самом-то деле – не столь уж печальное, бывает куда хуже!) положение жены, не любящей своего супруга. Объяснением причин, побудивших ее написать балладу, могут служить вот эти строки о женщине, о женской доле – некоторым образом ее жизненное и творческое кредо: «Кто сводит ее (женщину) с пьедестала, чтобы не поклоняться перед ней, как перед богиней, недоступной и гордой, но поставить ее в уровень с собой, своими требованиями и привычками, а потом согнуть ее, сломать ея гордость и бросить на колени, как рабу бессловесную и беззащитную… Messieurs, vous savez ce que vous faites,[31] и если женщина точно виновна и точно совратилась с прямого пути, я всегда не к ней обращаю порицанье, а ищу за нею настоящего виновного, т. е. мужчину. Вследствие такого убежденья я держу перо в руке как орудие, единственно нам данное против вас; я стараюсь воспроизводить женщин наиболее интересными, а мужчин как можно пошлее…