Книга Мефодий Буслаев. Самый лучший враг - Дмитрий Емец

— Зашкаливающе смешно! Особенно, когда шутит кто-нибудь, носящий имя «Мефодий»! — отрезал он.

Папа Игорь продолжал разглядывать племянника. Теперь это было полегче, поскольку он перекочевал на заботливые руки мамы Ани.

— Эдя, ты не находишь, что он похож на нашего дядю Витю? — спросил он. — У него такой же нос с красными прожилками! Он так же прикусывает и облизывает губы! И дергает ручками так же конвульсивно!

— Да-да! И такой же добрый!.. — ускорил Эдя, заметив, что его супруга, слушая такие похвалы, начинает напрягаться.

— А! Ну да!.. — спохватился папа Игорь. — Дядя Витя очень добрый! Ну пока у него не просят взаймы денег! Тут он натурально звереет.

Зозо и Эдя переглянулись, пряча улыбки. Папа Игорь наделал в своей жизни столько долгов, что спасала его только постоянная инфляция. Брал он обычно на стоимость машины, а возвращал спустя несколько лет где-то на велосипед.

— Пойдемте обедать! — пригласила Зоэо. — Вам всем крупно повезло, что у меня остался холодец!

Холодец и правда был изумителен. Три дня назад Зозо, возвращаясь с работы, вышла на три остановки раньше, чтобы пройти через рынок. На рынке сидела женщина в ослепительной белизны халате и с благородным лицом королевы фей. Перед ней на складном столике помещались три отрубленные головы: свиная, телячья и утиная. Тут же лежал и листок с пояснениями:

«Под заказ! Доставка на дом!

Коровёвёночек! Уточка! Поросёсёночек!»

— Вот прямо так вот! С двумя «вёвё» и «сёсё›› — с дрожью в голосе сообщила Зозо.

— Но ты ее купила!

— Меня как перемкнуло. Целую свиную голову! У меня порвался пакет. Я тащила ее прямо в руках, и все прохожие смотрели на меня с ужасом. А потом твоему папе чуть не стало дурно, пока он ее разрубал на балконе… Но холодец же хорош, да?

— Отличный холодец! А еще лучше что подробности всплыли уже после того, как мы его съели! — сказала Аня.

Пока все восхищались холодцом, Дафна неотрывно смотрела на аквариум. Только что она обнаружила, что одна из золотых рыбок, до того мирно рывшая носом фунт, перевернулась и медленно всплыла брюхом кверху. Привлекая внимание Мефа, Дафна коснулась его руки и быстро вышла. Мефодий последовал за ней. Интуиция привела Дафну к балкону. Здесь она посторонилась, пропуская вперед Буслаева. На перилах балкона на ледяном ветру сидела маленькая старушка.

— Почто, бабуля, рыбок обижаешь? Словами нельзя было позвать? — спросила Дафна.

Старшой менагер некроотдела покаянно шмыгнула носом. В правой ручке она держала настойку боярышника, в левой — одеколон «Тройка›› и по очереди отхлебывала то и другое.

— Не думай, что я енто пью! Я енто допиваю… По наследству получила! Не пропадать же добру! — объяснила она, толкая локтем свой рюкзачок. В рюкзачке кто- то недовольно завозился и что-то пробурчал. Кажется, бедняга не разобрался еще, где он и что с ним стало.

— Мерзнуть люди, мерзнуть… Зима… Принял пузырек на грудь, хлоп в снег — и готов. Губит людев не пиво! Губят людев лекарства на спирту! — сказала Аидушка и, в последний раз отхлебнув, бережно закрутила пробочку.

Заметив, какими глазами смотрит на нее Дафна, менагер некроотдела мило улыбнулась и, вытянув губы трубочкой, дохнула в ее сторону одеколоном «Тройка››.

— Ну не буду отвлекать! В общем, милые, дело у меня к вам не на его рублев, а, как григгся, на сто трупьев! — разудало сказала она и поманила к себе Мефодия и Дафну.

Глазки у смерти смотрели серьезно и трезво. Под брезентовым чехлом нетерпеливо возванивала коса, но Аиде было сейчас не до вызовов.

— Ирке с Багровым я не все сказала. Недолюбливают они меня, хотя, чего греха таить, есть за что. А вам уж скажу… Я Ареюшке, признаться, кой-чего задолжала… А долг — он, милые, платежом красен. Хорошо он ко мне относился. Мало кто меня, старую, так нежил. Оно, может, и не заслужила я, а все равно любви-то хочется.

Плаховна всхлипнула, коротко, сухо, точно кашлянула, и Мефодий почувствовал, что чувство это искренее.

— Плохо Арею в Тартаре. А posteriori[10] знаю — плохо и скверно, — Аида произнесла это быстро и сухо, без рассусоливаний и псевдонародного говорка, утратив его с той же легкостью, с которой обычно и обретала. — Но и к свету никогда уже не прорваться, тупик. Засел он.

Туг Дафна попыталась возразить нечто в духе, что нам не дано понять или не надо знать, но Мамзелькина остановила ее повелительным движением ручки, такой худенькой и цыплячьей, что невозможно было представить, что в ней одной — смерти всего человечества;

— Не болтай!.. Можем мы знать! И еще кое-что можем! Подарить Арею ту секунду, когда ему было хорошо. «Остановись, мгновение, ты прекрасно!..›› — это не из книжечки про докторишку, это истина. Заключить Арея в эту секунду вместе с теми, кто согласится разделить с ним вечность. Счастье как на фотоснимке! Он будет счастлив. И те, другие, будут, потому что любовь не позволит им отступить!

— Те, другие, — это кто?

— Жена и дочь Пелька и Варвара.

— Жену Арея звали Пелька? — переспросил Мефодий.

Мамзелькина нетерпеливо дернула щечкой, подтверждая, что да, звали, но не об этом сейчас разговор.

— И кто сказал, что та, другая, вечность, которая всех нас ждет, когда жизнь этого мира неминуемо прервется, будет другой? Разве кто-то утверждал, что там будет существовать время? А раз нет времени и нет движения, то чем остановленное мгновение отличается от истинной вечности? Кто сказал, что иметь все — время, пространство, собственное существование, наконец, — в единой целостности — хуже, чем иметь ту же кашу, но только размазанную по тарелке?

— И как это сделать? — спросил Мефодий.

— Камень-голова… Артефакт, который надолго пропал и недавно появился! В нем заключены огромные силы! Даже их малой части будет довольно, чтобы подарить Арею его остановленное мгновение… — Аидушка улыбнулась. От улыбки лицо ее потеплело и мягкий смех впервые не напомнил стук глиняных черепков. — Однажды Арей уже воспользовался силами первомира, но не так, как было бы надо, лишь отчасти.

— Когда?! Как?!

Мефодий слушал так жадно, что не чувствовал даже ледяного ветра. А вот Дафна — та на глазах превращалась в Снегурочку и, смешно закутав шею волосами, засовывала ладони под мышки. Дрожа, она думала, что между светом и мраком не может быть никакого уютного закутка. Возьми самое прекрасное место на земле, устрой там все мудрее некуда, посели туда самых прекрасных людей, а потом изгони оттуда свет — и… все это постепенно превратится в Тартар! Хотя нет! Тут другое! Кто сказал, что в остановленном мгновении нет света? Жена и дочь Арея будут разливать свет, которого недостает самому мечнику. Будут освещать его… и никакой мрак в это мгновение не проберется.