Книга Серые братья - Том Шервуд

– Всю свою жизнь еретик может и должен вспоминать о сочувствовавших или помогавших ему! - надменно провозгласил вдруг сидящий за столом человек, - единственный из присутствующих облачённый в партикулярное* (* Партикул я рное - гражданское, светское.) платье.

(Стоящий на кафедре, не удержавшись, бросил в его сторону взгляд, полный ярости, презрения и досады.)

– То есть, время на это не ограничено? - торопливо подхватил нужную мысль Йорге.

– Разумеется, нет.

– Тогда, - сказал, вытирая дрожащей рукой пот, башмачник, - заприте меня, добрые господа, и дайте перо и бумагу. Я буду старательно вспоминать.

– Запишите, - отчётливо скрипнув зубами, проговорил допрашивающий, - обвиняемый отправляется в застенок, чтобы составить список соучастников ереси.

И, порывисто шагнув с кафедры, вышел в дверь, - но не ту, через которую они недавно вошли, и на которую указывал теперь башмачнику один из инквизиторов, занявший руки свои листом чистой бумаги, пером и чернильницей, - а в другую, маленькую, почти незаметную в противоположной стене.

СТОРОЖ ИЗ ЯЩИКА

Иероним вышел в соседствующий с помещением для допросов бывший винный подвал. Следом, почти сразу же, пришёл туда и глава трибунала Сальвадоре Вадар. Рассвет уже выбелил мерцающие высоко, под далёким потолком, узкие окна, и в подвале был мягкий рассеянный полумрак.

– Блистательный допрос, Иероним, - сказал Сальвадоре. - «Поклянись, что не еретик», - и при любом ответе становишься еретиком.

– Если бы не этот тупица - квалификатор! «Неограниченное время для составления списка сообщников»! Зачем он влез в ход допроса? Узнал бы у меня наглый башмачник, что такое палач. А так - будет сидеть год, и два, и десять - и «вспоминать». Хотя… И в этом есть смысл. Пусть сидит до конца жизни.

– Ты сказал «наглый»? Что-то он мне не показался таким.

– Ни один человек на земле, - помедлив, ответил Иероним, - не должен иметь смелости смотреть в лицо инквизитору. И если кто-то не опускает глаз под моим взглядом - его немедленно нужно отдать палачу.

– А, так у вас свои счёты?

– Какие у меня могут быть с этим червём счёты? Пусть гниёт в темнице. Я уже забыл про него.

Они сделали несколько гулко прозвучавших под потолком неторопливых шагов. Остановились между колоннами. Пол здесь был разлинован кистью с известью на ровные небольшие квадраты.

– Ярд на ярд, - задумчиво сказал Сальвадоре. - В такой каморке только стоять.

– Или полусидеть, упираясь в камень спиной и коленями. Каждая минута в каморке для заключённого будет мучением. Через пару дней любой признается в ереси. И хотел бы я посмотреть на того, кто продержится хотя бы неделю.

Сальвадоре уважительно покивал. Сообщил, что известь, песок и кирпич станут вносить в подвал уже сегодня. Иероним улыбнулся одной стороной рта.

Дошли до секретного кабинета. За дверью - сверкающая чистота, образцовый порядок. Столы и диваны выкрашены поблёскивающим чёрным лаком. На жёстких сиденьях диванов - длинные бархатные мягкие тюфячки. На столах - высокие ровные столбики чистой бумаги. Дверца железного шкафа закрыта и заперта на замок.

Сальвадоре сел на малиновый тюфяк, с наслаждением вытянул ноги. Иероним отпер дверцу. Глава трибунала непроизвольно вытянул шею. В шкафу, в среднем отделении, блестели золотым блеском сложенные в столбики монеты. Много, весьма много денег. Когда молодой помощник успел? А помощник потянулся к верхнему отделению и достал с полки две толстые конторские книги.

– Просмотрите, падре, - сказал он, - если интересуетесь, сколько денег внесли в фонд трибунала соседи мельника Винченцо Кольери. Учтено всё до гроша. Я брал и ад усум проприум* (* Ad usum proprium (лат.) - Для личного использования.), - и это тоже указано.

Сальвадоре взял книгу, раскрыл. А его юный помощник запустил руку и в нижнее отделение шкафа, и вытащил оттуда на свет объёмный плетёный из ивы короб с кожаными ремнями. Разъял пряжку, раскрыл верхние полудверцы. Выставил на стол пару бутылок вина, золочёное блюдо с нарезанным сыром, хлеб, горшок с острым соусом, пучок зелени - лук с петрушкой.

– Сыр подсох, - сказал он. - Самый лучший вкус - у подсохшего сыра.

– Таким образом, - сказал, не обращая внимания на изысканный завтрак, Вадар, - эти деньги не учтены ни в епископской канцелярии, ни в нашей?

– Именно так.

– И что же, я, например, могу взять отсюда для собственных нужд?

– Если я, падре, - сказал негромко Иероним и протянул главе трибунала второй ключ от шкафа, - увижу однажды, что денежная полка пуста, то буду считать, что недостаточно расторопно работаю.

Оба легко и радостно рассмеялись.

– Епископ действительно удвоил налоги в трёх провинциях, - сообщил, намазывая соус на хлеб, Сальвадоре. - Ты был прав. Мой заклятый друг залез в мышеловку.

Они закончили завтрак. За дверью послышался шум. Иероним выглянул.

– Каменщики пришли, - сообщил он. - Быстро магистрат прислал каменщиков.

– Однако, пора спать, - сказал, подойдя с заскучавшим лицом к раскрытому шкафу, Вадар. - Целую ночь - допросы, допросы… - Он протянул руку, взял, насколько поместилось в ладонь, золота, опустил взятое в карман, и взял ещё раз. Спросил, не глядя на Иеронима: - Ты идёшь спать?

– Чуть позже, - сказал молодой инквизитор, также подходя к шкафу.

Он засунул руку в самую глубину среднего отделения, вытянул на свет длинный столбик монет, завёрнутых в плотную бумагу, и протянул эту тяжёлый цилиндр, как бы между делом, Вадару. Повторил, вздохнув:

– Чуть позже. Немного ещё поработаю.

Вадар торопливо, чтобы скрыть неудержимый румянец жгучего удовольствия, взяв золотой брикет и спрятав его в рукав, шагнул за дверь.

Когда он удалился, Иероним, выждав несколько минут, подошёл к двери, притянул её плотно и задвинул плоский, широкий, блестящий от масла железный засов. Потом вернулся к шкафу, достал из кармана изогнутый каким-то хитрым коленом ключик с гранёным сечением на конце, отправил этот ключик в недра нижнего отделения и, клацнув в невидимой скважине, стал вращать ключ за коленце. Передний камень в пьедестале, на котором стоял шкаф, дрогнул и стал выдвигаться наружу. Плоская каменная пластина, привинченная к лицевой стороне железного ящика, вышла в комнату почти на полъярда. Иероним запустил руку в ящик и, поднимая на свет, стал рассматривать находившиеся в нём предметы. Серебряные и золотые, с самоцветными камнями, браслеты и ожерелья, табакерки, медальоны, перстни; большой золотой крест на длинной цепочке с четырьмя сверкнувшими алым рубинами на концах и огромным, высвечивающим чистой глубокой зеленью изумрудом в центре. Достал несколько запечатанных в плотную бумагу монетных столбиков - гораздо длиннее чем тот, который вручил совсем недавно Вадару. Достал несколько кожаных кошелей. Достал длинный кинжал с огромным рубином на эфесе и ослепительной игрой брильянтов по всей длине рукояти. Достал тонкостенный золотой кубок с четырьмя овальными вставками - картинами из эмали, - искусными и тонкими настолько, что не верилось, что созданы они рукою смертного человека. Достал три нитки крупного жемчуга. Достал старинный королевский золотой знак на цепи. И, наконец - вспыхнувший меловым бледным светом гладкий человеческий череп.