Книга Серые братья - Том Шервуд

– Вадэ мэкум! - сказал инквизитор.

И, повернувшись, пошёл в извилистый переулок. Башмачник не очень хорошо знал латынь, но самые общие фразы ему были известны. (Как не заучить их тому, кто исправно, день в день посещает церковную службу!)

Ничего поделать было нельзя. Бледный башмачник трясущимися руками собрал ящик, взвалил его на плечо и торопливо засеменил за удаляющимся инквизитором и за брошенными им короткими, равнодушными, чудовищными словами* (* Vade mekum (лат.) - следуй за мной.).

СЛЕДСТВИЕ

Когда пришли в присутственный холл трибунала, башмачник был мокрым от пота. Тяжёлый ящик натёр плечо. Инквизитор, не обратив и тени внимания на пришедшего с ним, скрылся в дверях, ведущих в сам трибунал. А к башмачнику приблизился привратный служащий трибунала и молча указал ему на скамью. Поставив ящик у ног, башмачник сел на узкую, жёсткую доску и принялся ждать.

Минул час. Второй. Третий. На улице, за дверями отшумели шаги спешащих на обед торговых клерков - и их же, медленно возвратившихся в свои конторки. О пришедшем как будто забыли. Он сидел, не решаясь встать и походить, чтобы размять задеревеневшее тело. О том, чтобы спросить - что будет с ним, а тем более - отправиться домой - не могло быть и речи.

Прошло ещё два часа. Башмачник с тоской думал о том, как принесли ему сегодня деньги за ботфорты, и искали его, чтобы отдать - и не нашли. И отбыли обратно с деньгами. Придётся разыскивать теперь заказчика, тратить время.

Когда минула полночь, сидящий на узенькой лавке человек принялся себя утешать. Он тихо шептал себе о том, как хорошо, например, то, что он, щадя покой жены и детей, спал время от времени в чулане. Пусть она думает, что и сегодня он сделал так, пусть не беспокоится. Завтра он придёт и всё ей расскажет. Ведь к утру-то его должны отпустить!

Утро покрасило серым окна и стену напротив. На стене, над дверями, ведущими в трибунал, висела мраморная доска с врезанными в неё медными буквами: «Si ferrum non sanat, ignis sanat».

– Си феррум нон санат, игнис санат, - проговорил он вполголоса. - Что это?

Он спрашивал не у привратника, который был далеко и, кажется, незаметно дремал. Он вообще ни у кого не спрашивал, но ответ ему дали.

– «Что не излечивает железо - излечивает огонь».

Башмачник вздрогнул. Возле него стоял молодой инквизитор. Он вышел откуда-то из-за спины, а вовсе не из двери трибунала. «Тут, значит, много тайных ходов?» Но повёл он башмачника именно в эту дверь. «Игнис санат…»

Шли по длинному петляющему коридору и по ступеням, всё ниже и ниже. Идти было легко: ящик остался наверху, в присутственном холле. Он испытывал даже радость - и от того, что можно размять закоченевшее тело, и от того, что наконец-то всё выяснится.

Радость была недолгой. Они приблизились к невысокой, дубовой, окрашенной в синий цвет двери, когда дверь эта распахнулась и навстречу вывалился… палач. Мокрый от пота, массивный, с волосатым выпуклым брюхом. Голову его закрывал традиционный острый колпак с двумя продолговатыми вырезами для глаз, и голова эта была сильно склонена набок: на плече у него лежал, безжизненно свесив руки, окровавленный человек. Палач тяжело шагал, придавленный ношей, но, как бы ему не было в тот миг неудобно, он, увидев своего инквизитора, отшатнулся к стене, пропуская господина вперёд, и даже изобразил почтительный кивок. Башмачник, стараясь не смотреть на окровавленную кожу принесённого палачом человека, прошёл поспешно в приоткрытую дверь.

Он оказался в подвале, освещённом огнём жаровни и факелами - один из этих факелов кто-то менял, встав на низенький табурет. Вдоль стены справа - столы с людьми в чёрном и кафедра. Слева - доски, верёвки, железные шипы, кнуты, свитые в кольца, клещи, жаровня. Лицо окатил резкий запах пота, угля, воды, дерева, крови.

– Назови себя! - послышался вдруг мерный голос.

Он торопливо повернулся в сторону голоса. Молодой инквизитор стоял за кафедрой, цепко взявшись тонкими пальцами за края её бортиков, и взгляд его был подобен предгрозовой мгле.

– Я - Йорге, башмачник, ваша милость господин инквизитор!

– Запишите, - сказал стоящий на кафедре, и кто-то из сидящих за столами поспешно заскрипел плохо очиненным пером, - Йорге, башмачник, обвиняемый в ереси.

– Ваша милость! - не удержался от вскрика всполошенный Йорге, - я никогда не был еретиком! Ни словом, ни мыслью… За десять лет не пропустил ни одной службы!

– Поклянись, - бесстрастно сказал допрашивающий, - что ты не еретик.

– Но как же, ваша милость… Ведь библия нам говорит - «не клянитесь!… Ибо это - от лукавого!»

– Запишите. Обвиняемый отказался отрицать, что он еретик.

– О нет, нет, ваша милость! Я готов… Если вы приказываете… Я клянусь, что не еретик, и никогда им не был!

– Запишите. Обвиняемый нарушил требование библии «не клянитесь». Только что он доказал своё подпадение ереси мыслью и словом.

– Но как же так, ваша милость! Ведь я говорю только то, что вы мне велите!

– Ты должен признаться, что ты еретик.

Негромко скрипнула дверь. Тяжело ступая, вошёл палач. Подошёл к бочке, наклонился, с шумом и плеском смыл с себя чужую кровь, сел на плаху с воткнутыми в её края топорами.

– Как я могу признаться в таком страшном… Нет! Нет! Я не еретик!

– Запишите. Обвиняемый упорствует в признании. Ничего не остаётся, как применить к нему пытку.

– О, Господи, помоги! - заплакал и вскинул лицо к низкому каменному потолку дрожащий башмачник. - Я сознаюсь, ваша милость! Я сознаюсь. Я - еретик.

– Запишите. Обвиняемый сознался. Пытка его отменяется.

– Спасибо! Спасибо, господин инквизитор!

– Теперь тебе необходимо раскаяться, и тебя отпустят домой.

– Да, конечно! Как вы прикажете. Я раскаиваюсь в ереси. Я был еретик, но теперь я всецело раскаиваюсь.

– По закону великой святой инквизиции, раскаивающийся должен доказать свою искренность. А именно - назвать всех сообщников, - родственников, знакомых, соседей, - кто участвовал с ним в ереси или разделял его взгляды.

– Помилуйте!! Как же это?! У меня нет никаких сообщников!

– Запишите. Обвиняемый снова упорствует. Очевидно, что его раскаянье - ложно. Хуманум эст ментири* (* Humanum est mentiri (лат) - Человеку свойственно лгать.).

– Прикажете начинать? - приподнялся со своего места палач.

– Готов ли ты назвать сообщников до того, как к тебе применят пытку? - обратился инквизитор к едва стоящему на ногах башмачнику.

– Я… Ваша милость… Готов. Только мне нужно вспомнить! Мне нужно вспомнить всех разделявших мои взгляды, чтобы не назвать случайно невинных. - Йорге незатейливой смекалкой своей понял, что спастись здесь можно только лишь вооружившись тем же оружием, что и его мучители, и попытался-таки спастись: - Сколько, - медленно, слабым голосом спросил он, - еретику может быть предоставлено времени для того, чтобы он хорошо вспомнил всех?