Книга Тощие ножки и не только - Том Роббинс

Столь неприметны были эти отголоски былого язычества на фоне ритуалов и правил яхвистского иудаизма, что они не бросились в глаза даже самым ярым пуристам. Яхве же превозносили в этих залах с такой пышностью и таким рвением, каких он до этого никогда не удостаивался.

Увы, как раз в тот момент, когда евреи оказались в неоплатном долгу перед Иродом, когда они доверились ему настолько, что были готовы купить ему подержанную колесницу, он взял и разом все загубил. Когда, после семи лет планов, утрясок, согласований и пота, Храм был уже готов к церемонии освящения, Ирода почему-то угораздило взгромоздить над главным входом римского орла. Этот шаг взбесил евреев, и не только потому, что они узрели в этом унизительный реверанс в адрес "ненавистных властителей. Они оскорбились еще и потому – по крайней мере те, у кого хватило ума это понять, – что наглая птица, казалось, возвещала о том, что язычество вновь исхитрится и отыщет лазейку, чтобы прошмыгнуть в чертог ничем не замутненной верховной власти Яхве. И верно, прошло не так уж много лет, как Раковина, а за ней и Посох, потихоньку, без лишнего шума, вернулись назад в пределы Храма.

* * *

Осенняя луна цветом похожа на персики и железо

Она рыхла, и от нее кружится голова, как от пирожка с гашишем

Стоит ей зайти, как все золото в Храме вздохнет с облегчением

Но цвет ее остается на гроздьях, что насупились на вино

Жрец просыпается до рассвета и надевает цветки граната

И спускается с холма

И приходит к чистому источнику ниже стены Храма

И окунает Раковину в журчащую воду

А затем опять бредет вверх по склону.

Цветки граната позванивают, как овечьи колокольцы, жрец несет наполненную водой Раковину в священный предел

Который освещает тысяча свечей

И каждая означает звезду.

Медленно, медленно жрец выливает воду на землю

Длинным прозрачным языком Раковина лижет старый каменный пульс

А в это время галактика свечей ощетинилась секретами ночи

Снова и снова совершает жрец свой поход. От неба к воде. От воды к земле. От земли к небу

Пока солнце не встанет, и тогда золото станет переживать о чем-то ином.

* * *

Таким образом в последние годы своего пятисотлетнего существования Второй Храм соединил старую религию с новой. Повенчал дух и душу. Дал функциональную метафору трансцендентальному. Включил – чувственно и зримо – отдельную человеческую личность в космический цикл.

Раковина служила чашей для соков бытия. Раскрашенный Посох символизировал молнию душевного озарения, ось, вокруг которой вращается Млечный Путь.

Пройдя внутрь под ненавистным римским орлом и в отличие от других паломников не обратив внимания на его милитаристские когти, молодой Иисус вполне мог стать свидетелем этих священнодействий. Поскольку он не был заражен лицемерием, догматизмом и продажностью, которые в ту пору пышным цветом цвели среди иерархов Храма (и против чего он вскоре восстал), Иисус наверняка вдохновился бы ими. С другой стороны, ритуалы эти вполне могли вызвать в нем некий психологический дискомфорт. Разумеется, те, кто позднее основал религию, названную его именем, также испытывали некоторое смущение по их поводу. Для них, кто предпочитал пляске молитву, пиру пост, кто принимал крещение, а не окунался в воду, истязал плоть, а не услаждал ее, кто покупал дух, но продавал душу, возвеличивал отца и обманывал мать – для этих людей Храм Ирода таил в себе угрозу, особенно в дни весеннего равноденствия или сбора урожая.

Пока Жестянка Бобов перечислял(а) ритуалы, о которых ему(ей) стало известно от Раковины и Посоха, несмотря на всю их скрытность, Ложечка тоже испытывала некое девичье смущение. Нет, исполненные глубокого смысла, благородные ритуалы эти были прекрасны и импонировали ее утонченной натуре; и все-таки при их упоминании в душе оставался некий скользкий осадок. Особенно Ложечке становилось не по себе, когда речь шла о Саломее. О том, как юная девушка довела своего отчима, несчастного царя Ирода, едва ли не до умопомрачения в ту ночь, когда исполняла Танец Семи Покрывал, из-под которых мелькали тощие ножки, да и не только они одни.

– Вот это был танец, – вздохнул(а) Жестянка Бобов. – После него Ирода как подменили.

– Но, сэр/мэм, не думаю, чтобы Ироду стало не по себе от всех этих непристойных движений. Он и без того уже давно страдал черной меланхолией. Иначе с чего это он, чтобы соблазнить Саломею станцевать перед ним, пообещал ей голову Иоанна Крестителя? Да не просто так, а на серебряном блюде. Бр-р, какое омерзительное зрелище! Человеческая голова на тарелке, как какое-то жаркое! Даже подумать-то жутко!

– Собственно говоря, принято думать, что убить Иоанна Крестителя потребовала мать Саломеи.

– Какая разница! Главное, Ирод не стал возражать. И все для того, чтобы заглянуть под юбку молоденькой девчонке, на ее женские прелести. В наши дни это называется детской порнографией…

– Саломее было шестнадцать. По тем временам – уже взрослая женщина.

– Извините, но возраст тут ни при чем. Главное в том, что Ирода довела до умопомрачения его собственная развращенность, а не постыдное, как вы выразились, выставление напоказ женских прелестей.

– Возможно, вы правы, мисс Ложечка. Кто знает правду о том, отчего человеческий мозг съезжает с катушек. Такое впечатление, что между ним и подлинным внешним миром повисло столько покрывал, что в конечном итоге свет не в состоянии проникнуть за них, и тогда он начинает гнить и разлагаться в темноте. Как бы там ни было, царь Иудеи, можно сказать, окончательно спился. К тому моменту, когда Саломея станцевала свой танец, его власть уже дышала на ладан. Осмелевшие евреи еще при его жизни сбросили с крыши Храма ненавистного орла. Царь же в это время лежал в отрубе на диване и пускал пьяные слюни.

– Что ж, евреям крупно повезло. Наконец Ирод напился до такой степени, что уже не мог воспрепятствовать им очистить Храм от заморской нечисти.

– Итак, орла не стало, но это мало что изменило – порядки в Храме остались прежние. Мисс Раковина совершала по праздникам свои обычные возлияния. Мистер Посох тоже всегда был под рукой на тот случай, если кому-то из жрецов придет в голову помешать священное варево из секса и звезд. Посох превратился в нечто вроде иголки компаса, указывая на север, откуда, как было сказано в пророчестве, должен явиться Мессия. Разумеется, никуда не исчезли продажность и торгашеский дух, они, как и в прежние времена, продолжали цвести здесь пышным цветом. Помнишь, как Иисус схватился за кнут и в гневе прогнал из Храма менял?

– Ирод к тому времени уже умер.

– Да, его не стало, еще когда Иисус был ребенком. Кстати, мисс Раковина и мистер Посох вообще не помнят никакого Иисуса. По их словам, если он и был, то не произвел тогда на Иерусалим особого впечатления – вся эта каша заварилась лишь спустя четыре десятилетия после того, как парня распяли. Знаю, ты не любишь разговоров на эту тему. Главное, уяснить себе одну вещь – после смерти Ирода ситуация для евреев в Иудее если и изменилась, то к худшему. Рим принялся закручивать гайки. Евреи попробовали сопротивляться. Так оно и продолжалось. Рим давит. Евреи сопротивляются. Рим давит. Евреи сопротивляются. Пока наконец римлянам это не осточертело, и в 70 году они снова стерли Иерусалим с лица земли. В который раз! Ты можешь себе представить? Уничтожили до последнего камня, как будто города и не бывало! Убили миллион людей. Римский военачальник по имени Тит разграбил храм, вынес все подчистую и отправил награбленное добро в Рим. Там бесценную добычу выставили на всеобщее обозрение в Храме Мира. То есть из Города Мира, Иерусалима, сокровища перекочевали в Храм Мира. Не кажется ли вам, что люди слишком вольно обращаются со словом «мир»? И то, что они совершенно игнорируют истинный смысл этого слова, служит еще одним подтверждением тому, что с мозгами у них не все в порядке. Я когда-либо разъяснял(а) вам мою теорию о том, что…