Книга Рыжий - Джеймс Патрик Данливи

— Возьми вот это, Тони.

Себастьян положил сложенную банкноту в фунт стерлингов на ладонь Маларки.

— Спасибо тебе, Себастьян.

— Пока, Тони.

— Удачи!

Они пожали друг другу руки. Себастьян допил свой бокал. Выставив руки перед собой, он пробрался сквозь толпу одетых в пальто мужчин и вышел на улицу. Постоял на углу. Посмотрел на темное, грозовое небо. Булавкой застегнул воротник макинтоша у самого горла. Чтобы защититься от пронырливых сквозняков. Засунуть руки в холодные, сырые карманы. Стараюсь согреться, растирая в ладони мелкие монетки. У меня уже есть паспорт. Осталось только два часа. По улице прогуливаются проститутки. А вот там посудный магазин. А вот здесь магазин скобяных изделий с большим черным окном. Подумать только, сколько там тазов, медных труб, ванных и газонокосилок. Мне нравится эта страна. Я бы хотел умереть где-нибудь здесь, в сельской местности, и так, чтобы кладбище было неподалеку. Последняя поездка по проселочной дороге. Гроб без ручек. И одна только просьба — не заколачивайте крышку слишком плотно.

Себастьян зашел в боковую дверь «Кровавой Лошади». Выпил рюмку «Золотого Ярлыка». К нему подошел субъект в английском костюме, разговаривавший, однако, по-французски. Я сообщил ему, что у меня зеленая желчь. Ага, вы говорите по-французски, сказал он. Ах ты, ирландская морда.

Из дверей. На улицу. Вниз по ступенькам. Заглянул в окно. Постучал в дверь. Шарканье ее шлепанцев. Мучительная минута нерешительности. За дверьми — плоть, которая сливалась с моей. И я облизывал ее, щипал, толкал и щекотал. И такая пышная грудь. А забыть такой зад, как у нее, просто невозможно. Прошу тебя, сердце, не стучи, как молот по адской наковальне. Наконец из-за двери показываются ее волосы.

— Это я.

— Ах!

— Мне можно зайти? Ну, пожалуйста. Я знаю, что я большая грязная свинья и все такое. Мне известно. И все же…

— От тебя несет спиртным.

— Успокой мою душу, Крис, как и положено преданной дочери римско-католической церкви.

— Ну что ж, входи. Садись. Не нужно стоять. Я не хочу, чтобы меня использовали. Как скажем, туфли. Почему ты раньше не приходил?

— Я отбываю в Лондон. Через час. На корабле.

— У меня нет причин для веселья. И твоя окаменевшая душа не в силах мне помочь.

— Ого. Спокойно, спокойно. Я не хочу, чтобы ты сердилась. Пожалуйста. И душа у меня не каменная. Скорее, она сделана из извести или яшмы.

— И почему ты мне раньше ничего не рассказывал? Дела твои были запутаны, и вы часто ссорились.

— Да, были запутаны. Но прошу тебя, пойдем куда-нибудь, выпьем.

— Нет.

— Ну, пожалуйста.

— Кто я, по-твоему, такая? День за днем я ждала тебя в этой комнате. Совершенно одна. И надеялась, что ты придешь. А от тебя ни весточки, ничего. На что это, по-твоему, похоже? Разве ты понимаешь чувства женщины? Да ты ничего в жизни не понимаешь.

— Я понимаю в жизни. Я тоже еще жив.

Она повернулась. Расправила трусики. Провела утюгом по кружевам. Сложила их и положила в стопку чистого белья. Себастьян уселся, чуть-чуть расставив ноги, лицо его выражало готовность внимательно слушать. Локтями он оперся о колени, а ладони поддерживали подбородок.

— Неужели ты не мог написать?

— Я думал об этом!

— А теперь ты зашел только для того, чтобы сказать, что уезжаешь. Как будто это так просто. Неужели ты никогда не страдал? И не чувствовал себя несчастным?

— Я наделал ошибок. И я не знаю, когда они решат меня схватить. Но я вовсе не бессердечный. Мне бы только немного отдохнуть. И я смогу тебя отблагодарить. Я не забываю хорошего к себе отношения. Но когда я рискую быть пойманным и избитым, когда меня преследуют, то мне приходится идти на крайние меры. В Лондоне я все начну сначала. За океаном мне причитаются кое-какие деньжата. И не такой уж я плохой человек.

— Не будь дураком.

— В Ирландии мне пришлось нелегко. Сплошные зуботычины и оскорбления. Ты можешь приехать в Лондон.

— Пришли мне приглашение.

— Так ты приедешь? Приезжай, ради всего святого.

— Пиши мне. Твое пальто выглядит нелепо.

— Мое волшебное пальто. Поцелуй меня.

Они целуются в этом заброшенном подвале. В прихожей слышатся чьи-то шаги. Он держит ее за теплую мягкую руку. Мне удалось восстановить мир. Наверх по ступенькам и на улицу. Последний взгляд. Прощай. Порывистый ветер и дождь бьют меня по спине. Перехожу улицу, чтобы вскочить в теплый, ярко освещенный автобус. Я вижу, как Крис закрывает дверь. Водитель сигналит. Теплый, влажный воздух. Протираю запотевшее окно, чтобы рассматривать витрины с рядами игрушек, коровьими окороками и грязные окна тайных питейных заведений.

На набережной среди сгибающихся под тяжестью поклажи людей, спешащих по напоминающим конфеты булыжникам к освещенным трапам стоящих на причале кораблей. Чайки машут в темноте белыми крыльями. Возле входа среди такси и разносчиков газет прощаются пассажиры. В последний раз покупаю «Ивнинг Мэйл». Я еду на Восток. Туда, где цивилизация пустила более прочные корни.

— Багаж, сэр?

— Никакого.

— Предметы, подлежащие занесению в декларацию?

— Никаких.

Между узких поручней трапа. Корабль залит мягким желтым светом. Вдоль палубы видны задраенные иллюминаторы, обращенные в сторону моря. Почти восемь. Почти уехал. Обойду-ка корабль, чтобы увидеть Лиффи. Туда несет свои воды Блессингтон. Матрос перетаскивает канат на другой бок судна. Я хочу посмотреть, как работают матросы. Здорово. Слишком гремят уключины. На юг отсюда находятся Тринити-Колледж, Болсбридж, Доннибрук, Милтаун, Винди Харбор и так далее. Я хорошо знаю эти места. В ноги дует леденящий ветер. Черные покатые склоны невысоких гор. И сверкающий ковер, сотканный из городских огней. Там остались все мои печали и огорчения. Словно я выглядываю из собственной башни. Чтобы собрать принадлежащие мне корабли со всех концов океана. Оттуда, где они погибают. Я не хочу уезжать, но что будет, если я останусь? У меня здесь ничего не осталось. Что же мне говорить? Скажите! А что я могу сказать? Вот, что мне хотелось удержать в памяти навсегда. Капельки влаги на маслянистых лавровых листьях и звуки моих шагов в предрассветной тишине или поздней ночью. И крики ослов. И то, как я лежал в Ирландии на спине, рассматривая небеса. А дело было летним днем, когда я отправился в горы и оказался в Килмурри. Взору моему за зелеными полями, расположенными на крутых боках холмов, открылась голубовато-белесая, чуть дрожащая полоска моря. В тот день там проходил поезд, направлявшийся из Виклоу в Дублин. И поезд сверкал в солнечных лучах. Он увез с собой мое сердце. А потом он загудел так, что я чуть не выпрыгнул из собственных туфель. И вот мы проплываем полуразрушенные дома на причале Джона Рогерсона. Я слышу звук лебедки. По воде расходится белая пена. Ее плавно уносит течение. Мы проплываем мимо других кораблей и острова Рингсенд. Есть ли за этими окнами домашнее тепло и уют? Корабль проскальзывает между маяками Бэйли и Муглинс. Мужчина едет на велосипеде по улице Пиджин Хауз. Хоут и Далки. Я чувствую под собой море.