Книга Против ветра! Андреевские флаги над Америкой. Русские против янки - Владимир Коваленко

— Продолжаем как обычно… Ничего не изменилось, джентльмены.

На деле — как раз изменилось. Почему-то пониже стала гора бумаг, хватило времени обойти цеха. Что в них делают — неважно. Важно, чтобы на складе продукция не накапливалась. Кто опережает — тех навестить коротко, чуть придержать, напомнить, что Конфедерации нужно сырье, посоветовать внимательнее следить за качеством. Кто отстает — на тех извести времени побольше. Вот и теперь — основные стволы в наличии, стяжки тоже, а насадить одно на другое — не успевают.

И вот — цех с огромной печью, в которой, как индейка в духовке, жарится деталь. Все просто: от жара стяжка расширится, можно будет засунуть в нее ствол. Зато, остывая, сожмется — и стиснет в объятиях казенную часть орудия, да так, что разрывы заряда в каморе будут лишь ослаблять эту силу, а не испытывать ствол на прочность.

Огненный зев велик, страшен, манящ. Заглянуть? Только через толстое стекло. Все оттенки алого… И — вопрос:

— Нельзя ли засунуть в печь несколько деталей сразу? Кажется, она достаточно велика…

Начинается спор. Это хорошо, значит, предположение не безумно. Остается напомнить:

— И учтите — производство я вам снижать не позволяю. Ухитритесь усовершенствовать печь, не прерывая работу. Зато я вам патент помогу оформить. И сразу куплю…

Газеты пестрят радостными новостями: в Гааге коалиции сели за стол переговоров, хотя перемирия пока не заключают. И представитель Конфедерации допущен и ходит на все заседания! Это признание — уже и врагами. Дипломатам Севера пришлось утереться: хлебный поводок мистера Линкольна действует, лишь пока продолжается война. Как только она закончится, Британия получит русский хлеб…

На улицах — улыбки, и только Берта поджимает губы. Пустая трескотня — перелистано. А вот хлопок — это важно! Пусть и некому кивнуть из кресла, за спинкой которого возвышается Джеймс. Хлопок опять упал. В черных рамках — сообщения о гибели русских крейсеров. «Алмаз» — перехвачен французами у берегов Юкатана, «Варяг» — так и не ушел от трех фрегатов возле Цейлона, «Ослябя» ушел от преследователей во льды Гудзонова залива и исчез в белом безмолвии. Вероятно, затерт, раздавлен. Потом найдут вмерзшие в лед доски… Только «Александру Невскому» пока везет. Также в Чарлстон прибыл новый русский клипер с невыговариваемым названием…

Вот тут Берта коротко улыбнулась:

— «Ushkuinik». И что тут сложного? Но война идет плохо. Макклеллан миновал Колд-Харбор… Без боя! Теперь у него дорог — на выбор.

— Молодая хозяйка очень мрачная. Я вот думаю, слишком мрачная. — При пустом отцовском кресле Джеймс изредка позволяет себе реплики, хотя и весьма почтительные. — Я вот вижу, что Югу не больно хорошо приходится. Но как поживают янки, не знаю… Может, им не сильно веселей нашего?

— Веселей, — сообщила Берта. — Они даже шпионов присылают — одетых с иголочки. Никак не могут поверить, как мы обносились. Думают, им нужно проникать в общество щеголей, а видят только поношенные мундиры. Норман, и тот полгода как предлагал мне новую шляпку…

— Но мисс Берта, ты бы ее не взяла!

— Разумеется. И все же… Нет, до победы еще далеко!

Джеймс промолчал. С его точки зрения, все идет неплохо. И чего молодая хозяйка боится? Война, конечно, закончится. Вернется масса Раймун со своей хозяйкой, масса Дэн не будет пропадать так много на кораблях и, может быть, наконец приведет в дом невесту. А «мисс Ла», наконец, станет прежней Бертой, отвлечется от завода и приищет себе жениха!

Никак не поймет, что нет никакой «прежней Берты», а та, что есть — время от времени поглаживает ворот, словно боится, что оттуда исчезли золотые звезды. Что она желает своей Родине побед — но боится окончательной победы. Кем она станет, когда наступит мир? Неужели всего лишь «миссис Кто-то-там»…

Берта отложила газеты. Взялась за перо, придвинула лист бумаги. Быстрый взгляд ловит напряженность в позе камердинера.

— Короткое личное письмо, Джеймс. Моим глазам не повредит. Не сильней, чем пироксилиновый дым на полигоне.

Джеймс остается невозмутим, но чуть расслабился. Да, насчет «короткое» — наивная девичья хитрость. Разве что будет три страницы, как вчера. А не пять, как третьего дня…

Сердито стучит дождь. Звонко! Он не треплет палатку — лупит в стекло… Работа почти окончена, осталось подготовить отчет. Бывшее некогда управлением «Тредегар Айрон» здание теперь превратилось в Артиллерийско-геодезическое управление Армии Северной Виргинии. Потому за столом сидит не русский капитан-лейтенант, а временный — «for War», как написано в представлении — полковник конфедеративной армии. Здесь его возраст никого не удивляет, иные дослужились до трех звезд на воротнике к девятнадцати, а до двадцати дожил не всякий. Зато, по крайней мере, не примут за янки. Было бы обидно получить пулю от своих…

Алексеев отложил заполненный мелким ровным почерком лист. Берта пишет каждый день, по меньшей мере по две страницы. Да, Чарлстон живет! А Ричмонд прозябает, о чем и приходится писать в ответ — тоже не меньше двух страниц. Одну он пишет с утра, другую вечером. Словно издает утреннюю и вечернюю газеты! Раньше были доклады погибшим друзьям, теперь их место заняла мисс ла Уэрта. Она-то жива и отвечает. Только… вот каково ей читать послания, которые, пусть и набиты шутками и анекдотами, отсчитывают время до гибели Юга? Словно метроном. Не секунды, дни или недели — мили. Хотя… Если чуть прищурить глаза, можно увидеть ответ: рука, прижимающая прядь к искалеченному уху, негромкий, но уверенный голос:

— Чарлстон вас дождется.

Потому что этот город — не Новый Орлеан, не Галвестон, не Мобайл и даже не Ричмонд. И не город вообще. Ждет Берта, а городу попросту некуда деваться.

Сейчас на севере грохочет очередная битва. Джексон Каменная Стена перенял тактику Хрулева: ночь, ножницы режут колючую проволоку, в чужие окопы летят гранаты. Дальше — работа для револьверов и холодного оружия. Победа в схватке, похожей на абордаж, достается более умелому и более храброму. Но чьей бы ни оказалась траншея к утру, сзади или сбоку есть другая такая же. Янки идут, пока перед ними никого нет, а увидев противника, врываются в землю, словно сурки.

Здесь, в Ричмонде, вымели последние сусеки. После долгих дебатов — насколько тяжела оказалась гиря, опущенная на весы примером России? — через конгресс прошел закон о негре-солдате. Сущность проста. Хочешь свободы для себя и семьи, а то и гражданства? Так докажи, что ты американец, а не африканец: возьми винтовку и защити свою страну.

Интересно, чего ждали политики? Видимо, никак не того, что руку за ружьем протянут четверо из пяти невольников. Два месяца день-деньской по улицам топают маршевые роты: черные — в сером. А кто будет растить хлеб для армии? Так что многие остаются на месте, только отныне обязаны помогать в поимке дезертиров и слушаться бывших хозяев — а то и, страшно подумать, соседей, белых бедняков — как офицеров ополчения.

А сколько их получили вместо винтовки лопату? Точнее, сохранили, превратившись из мобилизованного правительством на фортификационные работы имущества в трудовые части. У Алексеева под командой было почти пять тысяч таких, и работали свободные люди отнюдь не спустя рукава. Они получили выбор — свобода с Севером или свобода с Югом — и сделали его сами. Заодно привыкли к воинской команде, сделали по десятку учебных выстрелов. Теперь не шестьдесят первый, ружей, хотя бы дульнозарядных, хватает на всех. Были бы люди.