Книга Огненный бассейн - Джон Кристофер

Однажды, например, меня задержал Ульф, и я не принес Руки ужин вовремя. Когда я прошел через шлюз и увидел Руки в центре комнаты, то как-то попытался извиниться за опоздание. Он слегка дернул щупальцем, гулко ответил:

— Не важно. Здесь так много интересного.

Его окружали каменные стены, освещенные двумя маленькими лампами за зеленым стеклом для его удобства. Единственным нарушением монотонности были двери и дыра в полу. Она служила ему не только ванной, но и постелью; вместо используемого в городе вещества вроде мха мы клали туда водоросли. Невозможно было разгадать выражение этих абсолютно чуждых черт — голова без шеи, три глаза, отверстия для дыхания и питания, окруженные причудливой сетью морщин, — но в этот момент Руки выглядел по-своему печальным и несчастным. Я, во всяком случае, понял одно: он шутил! Неумелая, может быть, но шутка. Это было первое указание на то, что у хозяев существует, пусть и рудиментарно, чувство юмора.

Меня инструктировали при малейшей возможности вступать с ним в разговор. Конечно, ученые исследовали его, но мы тоже могли что-нибудь узнать. Выходя из его комнаты, мы каждый раз должны слово в слово повторять все услышанное одному из ученых. Я и сам находил интересными эти разговоры. Не всегда Руки отзывался на мои попытки, но иногда начинал говорить.

Например, он охотно отвечал о рабах в городе. Похоже, что он относился к числу противников их содержания в городе. Обычное основание оппозиции, как я уже знал, заключалось не в жалости к этим бедным созданиям, жизнь которых так ужасно сокращалась из-за жары, свинцовой тяжести и плохого обращения, а в том, что зависимость от рабов могла ослабить хозяев и постепенно ослабить их волю для распространения своей власти по всей вселенной. Что касается Руки, то, видимо, у него было слабое, но искреннее сочувствие к людям. Он не задумывался над правом хозяев владеть Землей и использовать шапки для подчинения человечества своей воле. Он считал, что сейчас люди более счастливы, чем до прихода хозяев. Сейчас меньше болезней и голода, и люди свободны от проклятий войн. Правда, и сейчас они прибегают иногда к насилию во время споров, и, с точки зрения хозяев, это ужасно, но насилие это не переходит определенных границ. По крайней мере положен конец отвратительному обычаю отрывать мужчин от дома и посылать их в далекие страны, чтобы убивать и быть убитыми незнакомыми, с которыми у них нет никаких личных счетов. Мне это тоже казалось отвратительным, но я понимал, что неодобрение Руки гораздо сильнее и более страстное, чем мое.

Одно это в его глазах оправдывало завоевание Земли и надевание шапок людям. Мужчины и женщины, которым надевали шапки, наслаждались жизнью. Даже вагранты не казались несчастными, а подавляющее большинство человечества вело мирную и обеспеченную жизнь со множеством церемоний и праздников.

Я вспомнил человека, которого мальчишкой видел в бродячем цирке. Он говорил о животных точно так же, как Руки — о людях. Дикие животные, утверждал он, подвержены болезням, проводят дни и ночи, охотясь и спасаясь от охотников, и никогда не гарантированы от голода. Животные в цирке, с другой стороны, гладкие и сытые. Тогда его слова казались мне разумными, теперь я воспринимал их по-другому.

Во всяком случае, Руки, хоть и одобрял контроль хозяев над планетой и над воинственными существами, ранее правившими ею, считал, что не следует приводить их в город. Его точка зрения оправдывалась тем, что каким-то образом рабы, несмотря на шапки, передали нам информацию из города. Мы не говорили ему об этом, вообще не говорили ничего, что могло бы оказаться полезным хозяевам, но ему нетрудно было догадаться, что нам стали известны сведения, которые позволили нам подготовить для него воздух и пищу. Было странно видеть, что, несмотря на свое пленение, он испытывает некоторое удовлетворение от того, что оказался прав.

Нужно сказать, что он нисколько не опасался того, что наше восстание против хозяев окажется успешным. Его, конечно, удивила наша изобретательность при нападении на треножник, в котором он находился; но точно так же человек восхищается собакой, идущей по следу или приводящей назад заблудившуюся овцу. Все это очень интересно и даже разумно, хотя лично ему причинило неприятности. Но для реального положения это не составляло никакой разницы. Хозяева не могут быть побеждены горсткой непослушных пигмеев.

Помимо расспросов, наши ученые разными способами изучали его. Я присутствовал при некоторых опытах. Он не сопротивлялся, не проявлял неудовольствия (хотя сомнительно, чтобы мы сумели отличить недовольство от других его эмоций), он покорно позволил брать у себя пробы крови, как будто это происходило не с ним, а с кем-то другим. Единственная его жалоба касалась воды: он считал ее недостаточно горячей. Наши ученые получали тепло при помощи энергии, называемой электричеством; в его помещении стояла жара, но ему все равно было прохладно.

Мы экспериментировали также с его едой, напитками. Цель заключалась в том, чтобы выяснить, как влияют на него определенные вещества, но эксперимент окончился неудачей. Казалось, он ощущает присутствие вредных примесей. В таких случаях он просто не притрагивался к еде. Однажды я разговорился об этом с Бинполом, когда трижды подряд Руки отказывался от еды.

— А имеем ли мы право на это? — спросил я. — В конце концов, даже когда мы были рабами в городе, нам давали еду и питье. Руки почти два дня ничего не ест. Мне кажется это ненужной жестокостью.

— Жестоко вообще держать его здесь, если на то пошло, — ответил Бинпол. — Помещение мало, в нем холодно и нет привычного для него тяготения.

— Тут мы ничем не можем помочь. Но подмешивать яд в пищу или совсем не давать есть — это нечто другое.

— Мы должны делать все, что позволяет отыскать у них слабое место. Одно нашел ты сам — место между ртом и носом, удар в которое убивает их. Но это нам не поможет: не можем же мы надеяться ударить их всех одновременно. Нужно найти что-то другое. Что-то такое, что мы смогли бы использовать.

Я понимал, о чем он говорит, но не был вполне убежден.

— Жаль, что это случилось с ним. Я предпочел бы, чтобы на его месте был хозяин Фрица или даже мой. Руки кажется лучше остальных. Он хотя бы был против использования людей как рабов.

— Это он тебе сказал?

— Но они не лгут. Не могут. Я узнал это в городе. Мой хозяин не мог понять разницы между правдивым рассказом и ложью — для него все рассказы были одинаковыми.

— Они могут не лгать, — возразил Бинпол, — но в то же время они не всегда говорят всю правду. Он говорит, что был против рабства. Ну а как насчет плана заменить воздух, чтобы мы все задохнулись? Говорил ли он о том, что противился этому плану?

— Он вообще ничего не говорил об этом.

— Но он знает об этом, все они знают. Он не говорит, потому что не подозревает, что мы знаем. Может, он не такой плохой, как другие, но он один из них. У них никогда не было войн. Верность их своей расе нам непонятна, как непонятна им наша способность вести войны. Но, не понимая ее, мы все же должны с ней считаться. И использовать для защиты любое оружие. Если для этого потребуется причинить ему какие-то неудобства, даже убить, это не столь важно. Важно только одно: победить в борьбе.