Книга Гоблины. Жребий брошен - Андрей Константинов

— Гражданин следователь, а вы читали книжку про Маугли? — снова не сдержавшись, угрюмо поинтересовался Быков.

— Читал, — напрягшись, подтвердил следователь, ожидая от столь странного вопроса какого-то подвоха. — Давно, ещё в детстве. А что?

— «В джунглях очень много слов, звук которых расходится со смыслом». Так говорила пантера Багира.

— Это вы к чему?

— Это я к вопросу об аудиозаписи… — тяжело вздохнул замглавы и, предупреждая возражения адвоката, поднялся. — Меня банально подставили, Олег Викентьевич. А вас, соответственно, развели. И хорошо, если вы этого пока не можете понять. Гораздо хуже — если вы этого понять не хотите… Извините, Иосиф Самуилович, но я бы хотел попросить на сегодня закончить допрос. Паршиво себя чувствую, гипертония, чтоб её…

* * *

…День, который обещал стать лучшим за последние полгода однообразной, вынужденно-провинциальной жизни Игнашевича, в итоге обернулся днём несбывшихся мечт. А ведь всё складывалось как нельзя лучше: жена с детьми уехала к тёще, у Оксанки муж свалил в командировку. Плюс вечер встречи одноклассников в Питере как формальный повод увидеться, не вызывая ничьих подозрений. Сначала увидеться, а уже после этого…

Шесть бесконечно долгих месяцев, проведенных на положении чуть ли не профессионального подпольщика в ненавистной Твери, Дмитрий Тихонович только и грезил о предстоящей встрече, согревая душу фантазиями на тему интимно-романтических кувырканий в постели с первой школьной любовью. Которая, как известно, не ржавеет, а напротив — с годами покрывается патиной ностальгических воспоминаний с тонким, едва ощутимым ароматом мускуса. Даже сейчас, в «обезьяннике» ЛОВДТ, одного только воспоминания о мягком податливом Оксанкином теле оказалось достаточно, чтобы Дмитрий Тихонович ощутил прилив известного возбуждения в паху.

«Обломали весь кайф, с-суки! — вполголоса выругался Игнашевич и брезгливо покосился на сидящего в противоположном углу старика-бомжа, рубашка которого была сплошь в бурых пятнах: не то краски, не кто крови. — В бомжатник засунули, твари! Еще не хватало здесь туберкулезную палочку подцепить. Или того хужее, СПИД. Кто знает, откуда и что за кровушка на этом убогом?»

Забряцали ключи, открылась с мерзким скрипом дверь, и в «обезьянник» вошли Холин и дежурный экскурсовод по заведению транспортный опер Сергей Лисицын. Бомжик на их появление никак не отреагировал, видимо, давно смирившись со своей участью. А вот Игнашевич, напротив, поспешил придать лицу участливо-покорное.

«Может, все-таки явят милосердие и отпустят? Попастись с Оксанкой?

— Игнашевич, каким образом вы узнали о сегодняшней встрече выпускников? — хмуро поинтересовался Холин.

— В интернете прочитал. «Вконтакте».

— Вы там что, под своим именем зарегистрированы?

— Конечно, нет. Меня ведь предупреждали.

— Прекрасно. Где назначена встреча?

— Кафе «Вечер», на Таллиннской. Общий сбор — в семь вечера.

— Дважды прекрасно. В общем так, Дмитрий Тихонович: билет мои транспортные коллеги вам обменяли. Поезд уходит сегодня в 20:15, вас проводят и посадят. А до этого времени, для вашего же спокойствия, побудете здесь.

«Вот тебе, бля, и милосердие!»

— Вы что, с ума сошли?! Я не намерен сидеть в этом вонючем бомжатнике! Вы… вы не имеете права! Я… я буду жаловаться!

— Да ты, братан, настоящего бомжатника не видел! — искренне обиделся за своё заведение Лисицын. — У нас здесь, к твоему сведению, стерильная уборка каждые двенадцать часов. С дезодорантом…

— Что, неужто правда с дезодорантом? — не поверил Холин.

— Вот те крест! Мы два месяца назад контейнер с контрафактным парфюмом тормознули. Большую часть утилизировали, но пару ящиков оставили. Для внутренних нужд.

— Толково придумано!

— А как ты хотел! У нас учреждение солидное! — расцвёл Лисицын и дорожелательно успокоил Игнашевича: — А напарника ты не опасайся. Иван Демидыч у нас человек тихий, можно даже сказать божий. Правда, Демидыч?

Насупившийся бомжик в ответ буркнул что-то неопределенное и закрыл глаза, давая понять, что к разговорам не расположен.

— И ещё! По поводу «не имеете права»! — рыкнул Холин, явно не разделявший благодушного настроения принимающей стороны. — Делал бы всё по уму, как велено, мы бы тебя чин-чинарем встретили: к месту доставили, из места забрали. Еще бы и одноклассницу под тебя положили. — После этих слов Игнашевичу сделалось совсем неуютно, словно бы мент читал его потаённые мысли и видел его насквозь. — А ты решил быть хитрее папы Римского. Вот теперь посиди и подумай. В другой раз соображать будешь. Всё, адьё. Пишите электронные письма.

— Твари! Менты! Ненавижу!

Холин равнодушно пожал плечами и вышел. Вслед за ним, позвякивая ключами, направился Лисицын. Запирая дверь, он полюбопытствовал:

— Слышь, дружище. А че за служба у вас? Никогда про такую раньше не слышал.

— Ну, не ты один такой серый.

— Поделился бы, рассказал какой вы масти?

— То история долгая, — уклончиво ответил Холин. — Не одну кружечку можно успеть выпить.

— А ты что, торопишься? — понял намёк Лисицын. У которого, к слову, у самого с утра трубы горели.

— Да вроде не особо. А ты что, приглашаешь?

— Ну, вагон-ресторан не обещаю, но привокзальный буфет могу устроить. Как говорится, за содружество родов войск. Пять минут подождешь?

— Не вопрос.

— Тогда через пять минут встречаемся у турникетов. И молодого своего бери. Чтобы число ровным было.

— В каком смысле ровным?

— В смысле: на троих…

* * *

…В седьмом часу Наташа и Тарас потихонечку засобирались на свиданки. На разные, естественно. Нет, конечно, в своё время Шевченко пытался подкатиться к Наталье с предложениями «крепкой дружбы», но был столь же крепко послан. Тарас, впрочем, не обиделся, потому как у него всегда находилось с кем подружить, когда в том возникала острая половая необходимость. Правда, по мнению Ильдара, слухи о бесчисленных любовных победах поэта-песенника были сильно преувеличены, но тут дело тёмное. Потому как со свечкой, что называется, никто из «гоблинов», понятное дело, не стоял.

Вот и сейчас Шевченко вольготно возлежал в оперской на казённом диване и убалтывал по казённому же радиотелефону очередную подругу:

— …Илоночка, да перестаньте вы трепетать. Подумаешь, будут иностранцы! Между прочим, я в совершенстве владею двумя иностранными акцентами — украинским и английским… Что? Что вам надеть?… Самый минимум любой одежды. Это вам чертовски к лицу. — В оперскую вошёл Андрей, и Шевченко тут же натянул на лицо маску служебной деловитости. — …Ну всё, будем считать, что договорились. В 19:30 у главного входа гостиницы «Москва». Неявка будет расценена как предательство!