Книга Клинок инквизиции - Диана Удовиченко

– Не надо, все скажу, – взвыл парень.

Оставалось только удивляться, как те, кто каждый день отправляет на муки десятки людей, становятся чувствительны, когда дело доходит до их собственной боли.

– Расскажи мне об инквизиторах, – мягко попросил Сенкевич. – Какие они?

– Мы их плохо знаем, – торопливо заговорил рыжий, не сводя испуганных желтых глаз с прута, который начал раскаляться в огне. – Нас к ним почти не допускают.

– Но ведь ты же видел их? Скажи, что думаешь.

Конечно, основные сведения и характеристики Шпренгера с Инститорисом у Сенкевича имелись, важно было сравнить их со словами Гоззо, чтобы понять, лжет тот или нет.

– Брат Яков строгий, суровый. – Рыжий старался быть убедительным. – Его все боятся. Для него важна только борьба со злом, господин, он, бывает, не доест, не доспит – все колдунов вылавливает. Но он никогда никого не наказывает зря и не пытает. Старается разобраться, где колдовство, а где, может, ошибка какая…

– Ладно. А второй?

– Брат Генрих. – Парень замялся.

Чтобы поторопить его, Сенкевич спросил:

– Клаус, как там прут?

– Не надо прута! – заорал Гоззо. – Брата Генриха никто не любит, господин, и все боятся, еще сильнее, чем брата Якова. Он другой. Если что не по нему или невзлюбит кого – непременно со свету сживет. Нравится ему людей мучить, особенно молодых девок. Так и капает слюной, когда смотрит.

– Достаточно.

Парень не врал. Все так, как записано в досье. Шпренгер – неподкупный фанатик, Инститорис – подонок и садист. Только это еще ни о чем не говорит.

– Может, ты что странное за ними замечал? – Сенкевич едва не рассмеялся собственному вопросу: парочка фанатик и садист – это, конечно, само по себе не странно, абсолютно нормальное явление. – Может, кто из них любит по ночам прогуливаться?..

Такого ответа он не ожидал:

– Так оба любят, – сказал рыжий. – Мы часто видели. И брат Якоб куда-то ночью ходит, и брат Генрих.

– Вместе?

– Нет, всегда порознь.

Допрос длился еще долго, и Сенкевич оказался прав: прут не понадобился. Гоззо выложил еще много интересного о привычках и странностях обитателей ратуши. Так, выяснилось, что бургомистр, выбранный вместо Иоганна Юния, которого сожгли за колдовство, неравнодушен к маленьким девочкам; брат Готфрид, наставник в ученической казарме, имеет привычку убивать бродячих собак; командир Волдо, похоже, близок к сумасшествию – разговаривает с собой и вообще перестал спать. Служащие, стражники, ближние – у каждого нашелся интересный секрет.

Выслушав, Сенкевич отдал приказ убрать Гоззо. Немного подумав, решил начать расследование с главных персон. Рыба гниет с головы.

* * *

Ночь была темной, беззвездной и холодной. Сенкевич с Клаусом пробирались по закоулкам, из-за опасения попасться страже шли без факелов и светильников.

– Вот дались тебе эти святоши, Гроссмейстер, – ворчал демонолог. – Ну следили за ними твои люди, и дальше бы следили. Зачем самому-то ноги бить?

– Так надо, – коротко бросил Сенкевич.

Он сам хотел застать процесс превращения в вервольфа и убить подлую тварь. Расправиться собственными руками, отплатить за смерть Розы. Не прошло и двух суток со времени допроса ближнего, как ему донесли: Шпренгер ночью вышел из ратуши в сопровождении своего бессменного телохранителя брата Адольфа.

– Эх, бесов не послать за ними присматривать, чтоб они сдохли, – сокрушался Клаус. – Не смогут, и правда издохнут. Вервольф-то под высоким покровительством…

– Так и так не вышло бы, – утешил его Сенкевич. – Шпренгер, насколько мне известно, сильный экзорцист.

– Там он, Гроссмейстер. – Из темного закоулка выступил человек, один из тех, кто «пас» Шпренгера. – В сторону кладбища пошел.

Сенкевич с Клаусом, хоть толком и не видели друг друга, переглянулись в темноте. Это было уже интересно.

Холодный ветер плакальщиком выл над могилами, осыпал их сухими, невесомыми, скрученными в коконы листьями. Смутно – на черноте еще более глубокой чернотой – виднелась возвышавшаяся над кладбищем часовня.

Стараясь ступать тихо и не запинаться о старые, вылезшие из земли плиты, Сенкевич с Клаусом пробирались между захоронений. Алхимик, обладавший острым зрением, толкнул Сенкевича в бок, шепотом произнес:

– Там, на крыльце…

У входа неподвижной глыбой застыл Адольф – личный охранник Шпренгера. Сенкевич потянул Клауса назад:

– В обход пойдем. К окну…

То ли городские власти не выделяли денег, то ли церковники, но часовня была неухоженная – в разноцветных витражных окнах зияли дыры. Сенкевич потянулся к окну – слишком высоко. Приказал:

– Подсади.

Вскарабкавшись на широкую спину кряхтящего демонолога, он осторожно заглянул внутрь.

Крохотный огонек единственной свечи колыхался под сквозняком, не мог прогнать мрак, отбрасывал лишь беспомощный круг бледного света. В нем на полу распростерся Шпренгер – ничком, уткнувшись лицом в каменные плиты, раскинув руки в стороны крестом.

– Господи, вразуми, помоги, Господи, верному рабу твоему. Наставь и направь на путь истинный, дай сил на борьбу со злом…

Сенкевич спрыгнул на землю. Они с Клаусом прождали до утра, поочередно заглядывая в окно. Шпренгер всего лишь истово молился.

Глава четырнадцатая

Дан

Они с друзьями обшарили все окрестности монастыря, тела Насти так и не нашли, девушка пропала бесследно. Дан с ужасом ожидал появления новой жертвы, и когда узнал о том, что в ратушу привезли труп девушки, тут же побежал в пыточную.

– Еще одна, – сказал Волдо, пропуская Дана, – двенадцатая.

Он взглянул и выдохнул: не Настя. Главное, не Настя. Все как всегда: белокурая, юная, истерзанная, он уже перестал различать лица жертв.

Волдо злобно сплюнул:

– Вижу, и у тебя, Клинок, не выходит его поймать. Неуловимый он, вервольф, не иначе сам Сатана его охраняет. Проклят наш Равенсбург…

Волдо выглядел усталым, измученным – впрочем, как и все воины Христовы в последние дни.

– Скажи, Клинок, ты ничего странного за собой не замечаешь? – спросил он.

Дан пожал плечами.

– А я, знаешь ли, голоса слышу, – признался Волдо. – Шепчут, зовут куда-то. Не понимаю только, куда… Иной раз кажется, сейчас схвачу меч и начну крошить всех без разбору – женщин, детей… Лишь бы эти голоса замолкли…

Переутомление, нервное напряжение, что-то вроде посттравматического синдрома?

– Тебе отдохнуть надо, – сказал Дан. – Когда в последний раз высыпался?