Книга Белая роза - Глен Кук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я нервничал. Изводил себя и других. На меня начинали злиться. Чтобы успокоиться, я стал гулять при луне.
Той ночью было полнолуние, и жирный оранжевый пузырь только взошел над восточными холмами. Величественное зрелище, особенно когда на фоне диска пролетает стая мант. Горизонт почему-то светился сиреневым. На холодном ветру металась выпавшая днем тонкая пыль. Далеко на севере поблескивала буря перемен.
Рядом со мной возник менгир. Я подпрыгнул фута на три.
– Опять чужаки на равнине? – спросил я.
– Не больше чужаки, чем ты. Костоправ.
– Шутник нашелся. Что ты хочешь?
– Ничего. Отец Деревьев хочет видеть тебя.
– Да? До скорого.
Я двинулся к Дыре. Сердце мое заходилось.
Дорогу мне заступил другой менгир.
– Ну, раз вы в таком духе… – Я изобразил на лице героизм и пошел вверх по ручью.
Они все равно привели бы меня. Лучше принять неизбежное. И избежать унижений.
Вокруг пустоши гулял ветер, но стоило мне пересечь границу, и я вступил в лето. Полный штиль, хотя листва звенела. И жара как в горне.
Луна поднялась достаточно, чтобы затопить прогалину серебристым светом. Я подошел к Дереву. Я не мог оторвать взгляда от руки, все еще торчащей, сжимая корень, все еще, как мне казалось, живой. Но корень разросся и, кажется, обволакивал руку, как живое дерево обволакивает обмотанную вокруг него проволоку. Я остановился в пяти шагах от ствола.
– Подойди ближе, – сказало Дерево. Нормальным голосом. Обычным тоном.
Я сказал «Ик!» и поискал взглядом выход. Прогалину окружала пара хрендильонов менгиров. Беги, коли охота.
– Стой спокойно, однодневка.
Ноги мои примерзли к земле. Однодневка, да?
– Ты просил помощи. Ты требовал помощи. Ты ныл, и клянчил, и молил о помощи. Стой спокойно и прими ее. Подойди.
– Решился?
Я сделал два шага. Еще один, и я ему на корни наступлю.
– Я обдумал проблему. То, чего вы, однодневки, так боитесь, то, что спит в земле так далеко отсюда, станет угрозой моим детям, если оно пробудится. Я не вижу силы в тех, кто противостоит ему. Поэтому…
Я не люблю прерывать собеседника, но не заорать я не мог. Понимаете, кто-то вцепился мне в лодыжку. Так вцепился, что у меня кости хрустнули. Действительно. Извини, старик.
Мир посинел. На меня обрушился ураган боли. Молнии засверкали в ветвях Праотца-Дерева. Над пустыней прокатился гром. Я поорал еще немного.
Синие разряды мелькали вокруг, едва не задевая меня вместе с моим мучителем. Но наконец рука разжалась.
Я попытался сбежать.
Упал на первом же шаге. И продолжал ползти, пока Праотец-Дерево извинялся и пытался меня вернуть.
К дьяволу. Я менгиров насквозь пробью, если придется…
Сознание мое наполнило видение. Праотец-Дерево передавал сообщение напрямую. И наступила тишина: только фъють – исчезли менгиры.
Со стороны Дыры несся гомон. Чтобы выяснить, кто устроил представление, выбежал весь Отряд.
Первым добежал Молчун.
– Одноглазый, – выдавил я. – Одноглазого мне. – Кроме меня, он единственный, кто что-то смыслит в медицине. И, несмотря на склочность, указания мои выполнит.
Тут же явился Одноглазый, а с ним еще человек двадцать. Дозорные не оплошали.
– Лодыжка, – сказал я. – Может, сломана. Света дайте сюда. И лопату, мать ее.
– Лопату? Головой ударился? – переспросил Одноглазый.
– Я сказал, принеси. И что-нибудь против боли.
Материализовался Ильмо, застегиваясь на ходу.
– Костоправ, что случилось?
– Старик захотел поболтать. Каменюги меня привели. Говорит, что решил нам помочь. Только, когда я уши развесил, эта рука в меня вцепилась. Чуть ногу не оторвала. А шум – это Дерево говорило: «Не хулигань».
– Закончишь с ногой – отпили ему язык, – приказал Одноглазому Ильмо. – Что ему надо, Костоправ?
– Уши в Дыре забыл? Помочь нам справиться с Властелином. Говорит, обдумал и решил, что оставить Властелина в земле – в его собственных интересах. Помоги встать.
Усилия Одноглазого начали приносить плоды. Он прилепил к моей лодыжке – раздувшейся к этому времени втрое – один из своих травяных шариков, и боль спала.
Ильмо покачал головой.
– Если ты мне не поможешь встать, – процедил я, – я тебе ногу сломаю.
Ильмо с Молчуном подхватили меня под мышки и поставили.
– Лопаты принесите, – приказал я. Мне тут же подали с полдюжины. Солдатских, конечно, не заступов. – Раз уж вы собрались мне помочь, волоките меня к Дереву.
Ильмо зарычал. На мгновение мне показалось, что заговорит Молчун. Я посмотрел на него с выжидающей улыбкой. Двадцать с гаком лет жду.
И ничего.
Но что бы ни случилось, на челюстях Молчуна всегда висел стальной замок. Я видел его таким злым, что он готов был глодать гвозди, и таким возбужденным, что он терял контроль над сфинктерами, но нарушить молчание его не могло заставить ничто.
В ветвях Дерева еще метались синие искры. Звенели листья. Свет луны и отблески факелов смешивались, от каждой искры пускались в пляс немыслимые тени…
– На другой стороне, – скомандовал я своим носильщикам.
Раз я не вижу его отсюда, он по другую сторону ствола.
Ага, вот и он, в двадцати футах от комля. Росток. Немного выше человеческого роста.
Одноглазый, Молчун, Гоблин – все наши выпучили на него глаза, как стая обезьян. Кроме старины Ильмо.
– Притащите пару ведер воды и хорошо промочите землю, – приказал он. – И найдите старое одеяло, чтобы мы могли замотать им корни вместе с землей.
Прямо в точку. Крестьянин, чтоб его.
– А меня спустите вниз, – потребовал я. – Хочу сам посмотреть лодыжку, при свете.
На обратном пути мы с тащившими меня Ильмо и Молчуном повстречали Госпожу. Она изобразила трогательную заботу – все хлопотала вокруг меня. Пришлось вытерпеть уйму многозначительных ухмылок.
Даже тогда правду знала только Душечка. И, может быть, догадывался Молчун.
В Курганье не было времени – только пламя и тень, бессолнечный свет, страх и отчаяние без конца. С того места, где он стоял, пойманный в собственной паутине, Ворон мог различить два десятка тварей Властелина. Он видел людей и зверей, захороненных во времена Белой Розы, чтобы зло не смогло вырваться. Он видел силуэт колдуна Боманца на фоне замерзшего драконьего пламени. Старый колдун все еще пытался сделать хоть шаг к сердцу Великого кургана. Разве он не знает, что проиграл много поколений, назад?
