Книга Город Солнца. Стопа бога - Евгений Рудашевский

Постепенно становилось более понятным многое из того, что они уже знали. И слова Покачалова в антикварном магазине «Изида», когда он сказал, что картина Берга была не единственной: «Их было много. Целый список. Я не знаю, зачем они понадобились Скоробогатову. Но догадываюсь, что дело было не в них. Это лишь звено. Крохотная деталь одного огромного пазла». И то, что Диме удалось разузнать об интересе Скоробогатова к аукционам, на которых тот среди прочего купил гобелен конца восемнадцатого века, выполненный братьями Лот из Марселя – они погибли в пожаре тысяча семьсот восемьдесят девятого года, и это укладывалось в отмеченный Шустовым промежуток. Аня не удивилась бы, встретив и в других тетрадях фамилию братьев Лот. Но более всего её заинтересовала упомянутая Шустовым жена Скоробогатова. Сергей Владимирович писал, что открытие благотворительного фонда стало её предсмертным желанием, то есть она умерла лет тринадцать назад. Сколько тогда было Лизе? Как эта потеря на неё повлияла? Аня понимала, что едва ли сможет ответить на эти вопросы.

Тем временем на очередной остановке сменились пассажиры в соседнем купе. Туда набилось сразу одиннадцать человек, из которых прежде всего привлекала внимание мусульманская семья: в общем-то обычно одетых детей сопровождали полностью задрапированная мать и отец с очаровательно подведёнными глазами, наподобие того, как это делали мужчины в Египте или Месопотамии – по меньшей мере, у Ани возникли именно такие ассоциации.

Аня хотела зарисовать их, однако, утомлённая духотой, задремала. Грохот вентиляторов и стук колёс смешались в парализующий ритм. Лежать без подушки было неудобно, но вырваться из дрёмы Аня уже не могла. Лишь изредка открывала сонные глаза, смотрела, как по коридору проходят полицейские в коричневой форме и с длинной палкой-прутом, как следом плетутся попрошайки с гноящимися культяпками, как их сменяют торговцы, насилу проталкивавшие свои канистры и коробки через завалы пассажирских тюков. Затем Аню утягивало назад, к путаным видениям.

Жара не ослабевала. В вагоне неотступно пахло рисом, попкорном и человеческим потом. В окно задувало гнилостные испарения. Неудивительно. Все объедки пассажиры бросали за решётку окна, и вдоль железнодорожных путей бесконечным бруствером тянулись разноцветные полосы мусора, словно поезд нарочно проложил путь через вереницу свалок. Приглядевшись, там можно было различить крысиное мельтешение. На крыс Аня сполна насмотрелась ещё на вокзале в Мумбаи – они с Максимом пять часов томились в ожидании опоздавшего поезда, а серые взъерошенные тушки носились между шпал: дрались за каждую подачку, гурьбой бросались на всё, что только удавалось отыскать.

Теперь Ане снилось, что она стоит на краю перрона с охапкой дешёвых булочек – из тех, что продавали в поезде. По одной бросает их вниз, на рельсы, чтобы задобрить прожорливую свору. Боится, что крысы из-за голода полезут наружу и тогда доберутся до сидящих на перроне детей. Аня с отчаянием звала Максима, потому что её запасы истощались. Но Максима поблизости не было. Он исчез. И когда крысы расправились с последней булочкой, Аня стала кричать детям, просила их уйти. Они её не понимали, в ответ улыбались – думали, Аня просто хочет их развлечь. Не замечали устремившегося к ним серого, готового вкусить кровь потока. И тогда кто-то подхватил Аню – бросил на шпалы её саму. Упав, она не могла пошевелиться. Видела, как крысы, попискивая от восторга, несутся к ней. В ужасе закричала и проснулась. К счастью, наяву её крик прозвучал едва различимым стоном.

Рассвело. Аня и не заметила, как прошла ночь. Подложив под голову рюкзак, какое-то время вспоминала жуткий сон, гадала, кто же её в итоге сбросил с перрона. То и дело принималась карандашом расчёсывать кожу под гипсом; в жару, да и после всех нищих с их безобразными культяпками зуд усилился. Потом спустилась вниз – распугала суетившихся на полу тараканов. Разбудила Максима, попросила проводить её к туалету, заодно выяснила, что тут два туалета: «западный», то есть с унитазом, и «индийский», то есть с дыркой в полу. Очередь была только к индийскому.

Когда они с Максимом вернулись в купе, он передал ей вторую тетрадь Шустова-старшего, расшифровку которой закончил ещё в полночь. Аня забралась к себе на третью полку и, уже не отвлекаясь на суету в соседнем купе, принялась внимательно читать новые строки.

И в первую очередь меня беспокоил Виракоча. Его антропоморфную фигуру с короной в виде солнца ты уже наверняка видела на скрытой картине Берга. Вот только Виракочей, верховным божеством инков, я его называю весьма условно. В действительности этот символ уникален. Ничего подобного мне встречать не доводилось. Тут слишком много странностей и нестыковок, объяснения которым я тогда ещё не находил.

Лицо фигуры, похожее на маску, почти в точности повторяет изображение на Воротах Солнца в Тиауанако, то есть изображение боливианского божества, которого как раз таки считают одним из образов инкского Виракочи. При этом узоры на теле фигуры, напоминающие змеиный клубок, на самом деле – искажённый символ бегущих ягуаров и по всем характеристикам отсылает уже к древнейшей культуре чавин, а если смотреть ещё глубже – к культуре ольмеков, которые господствовали на территории современной Мексики задолго до появления там ацтеков. Наконец, само тело нашего Виракочи – я пока предпочитаю называть его Инти-Виракочей, то есть смесью бога-Солнца и бога-Творца из пантеона инков, – так вот, его тело отсылает к раннеколониальному периоду в истории Перу. Тогда под влиянием испанцев перуанцы частенько делали подобные статуэтки в виде человека с лучистым солнцем над головой. Собственно, увидев на рентгенограммах нашего Инти-Виракочу, я первым делом вспомнил подобную статуэтку из Музея археологии и этнологии Пибоди при Гарвардском университете.

Отдельного разговора достойно солнце над головой Инти-Виракочи, но ещё больше обращают на себя внимание его руки. Они пусты и простёрты, что совершенно нетипично для подобных изображений. В колониальный период его руки изобразили бы скрещёнными на груди на христианский манер, а в инкский период, да и во все предшествовавшие ему периоды у него в руках непременно оказалось бы что-то ценное: оружие или, например, эквадорские раковины. Изобразить бога с пустыми руками почти кощунство, и я до сих пор не могу с точностью трактовать их символику.

Можно подумать, что изображение Инти-Виракочи было фантазией Берга, который, в чём я уже не сомневаюсь, после своей фальсифицированной смерти в 1777 отправился прямиком в Перу. Ничто не мешало ему выдумать этот символ, как и весь изображённый им и совершенно не поддающийся идентификации город. Однако Инти-Виракоча именно в таком виде последовательно встречается почти на всех исследованных мною памятниках из приходной книги коллекционера. Как правило, антропоморфная фигура этого божества едва намечена и нарочно спрятана в деталях самогó произведения, её почти невозможно вычленить, если не знаешь, что именно искать. Сразу три бронзовые, четыре серебряные и девять золотых поделок отмечены именно таким клеймом – всякий раз одинаковым. На двух гобеленах, один из которых принадлежит авторству братьев Лот из Марселя, Инти-Виракоча в несколько искажённом виде появляется на заднике. Наконец, сразу на семи полотнах он во всей красе прописан под внешним живописным слоем, а в пяти случаях ещё и покрыт грунтом.