Книга Тайный шифр художника - Олег Рой

– Вот чего у вас, Феофан, не отнять, так это чувства юмора. Вы еще скажите, что оказываете информационные услуги представителям новой российской бизнес-формации.

Выходит, она в курсе моих дел, причем всех. Впрочем, ничего удивительного.

– По российским меркам я неплохо на этом заработал, – с не меньшим апломбом заявил я, – поэтому…

– По российским меркам… – презрительно усмехнулась она. – Ну да, по меркам страны, где отродясь слаще морковки ничего не ели… Россия испокон веков была нищей, нищей она и останется. Не тешьте себя надеждой, что большие дяди пустят вас поиграть с ними в «Монополию». Рылом не вышли лезть в европейский калашный ряд. Пока стоят ваши церкви, а нищим подают милостыню, пока старушкам уступают места в метро, а ветеранов войны, которую в цивилизованном мире давно забыли как дурной сон, поздравляют с годовщиной победы полувековой давности – до тех пор на вас будут смотреть, как вы сами смотрите на монголов и прочих чурок. И твои жалкие несколько тысяч долларов – такая мелочь, что и упоминать стыдно.

– Мы уже на «ты»? – поднял я брови. – Как мило.

Она изящно присела на корточки, затем опустилась на пол и насмешливо взглянула на меня:

– Вообще говоря, Феофан, ты мне во внуки годишься, так что «ты» с моей стороны более чем оправданно. Если уж ты так цепляешься за все эти смешные условности.

– Не гоните, – отмахнулся я. – Тоже мне, бабушка. Сколько вам? Тридцать, ну максимум тридцать пять…

Она опять рассмеялась, да так радостно, словно я ей за красивые глаза миллион баксов подарил. Кстати, сейчас ее глаза были по-настоящему красивы: искристые, льдисто-голубые, с глубокими сапфировыми переливами.

– Ты мне безбожно льстишь, хотя сам этого не знаешь, – добродушно сообщила она. – Но тем дороже комплимент, чем он искреннее. Тридцать, мой дорогой, мне было в год, когда Никита Сергеевич по трибуне ботинком стучал.

Я уставился на нее как на привидение. Шестьдесят минус тридцать равно тридцать, девяносто три минус тридцать…

– Не веришь? – Она торжествующе улыбалась. Не успел я глазом моргнуть, как она оказалась рядом. – Глаза могут обманывать, а руки? Пальцы? – Она схватила мою руку и положила себе на грудь. Грудь у нее была небольшая, но упругая, молодая. – А губы?

Она буквально впилась в мои губы поцелуем. От ее кожи пахло какими-то восточными благовониями со свежими оттенками мяты и каких-то еще трав, может, базилика или лаванды… А губы ее были мягкими, податливыми… и юными. Черт побери!

– Но это факт, Феофан. Я старше тебя на… – она нахмурилась, – тридцать шесть лет. Мне шестьдесят три.

– Перестаньте! – возразил я. – Я не верю, что вам столько.

– Ты даже не представляешь, какой это для меня комплимент… – протянула она томно. Не пошло-томно, как разговаривают девицы из «секса по телефону», а головокружительно-томно, как… как… черт, не знаю! Ее голос стал глубже и как будто глуше, и этот запах, исходивший от нее… смутно знакомый и совершенно неизвестный. – Ты заслужил награду, Феофан. Тебе ведь приятно мое общество? Приятны мои прикосновения?

Льдисто-голубые глаза чуть затуманились, напоминая уже не лед, а опаловые переливы. Что это? Чувственность? Да, пожалуй. Но не только. Что-то еще было в этом взгляде, что-то неуместное, что-то вроде любопытства, она словно наблюдала за мной…

Узкая рука легла на мое бедро и начала медленно, нежно по нему продвигаться… Я почувствовал, что щеки мои пылают от прилившей крови. И не только щеки…

Черт побери, я честно пытался держать себя в руках! Но для этого нужно было иметь руки Геракла. Или Атланта. А еще лучше – иметь под рукой ледяную ванну…

Моя тюремщица, чуть улыбаясь, стянула с меня одежду и столь же быстро выскользнула из собственного платья, под которым не было ничего. Точнее – под которым было только ее тело. Упругое, молодое, источающее фантастически соблазнительный запах, невероятно, убийственно притягательное…

Кажется, у меня потемнело в глазах… Или они начали закрываться… Или… Не знаю…

Когда наш марафон закончился, дама грациозно соскользнула с топчана, стремительно натянула свою змеиную кожу и насмешливо подытожила:

– Жаль, Феофан, что ты сейчас себя не видишь. Глянь в зеркало – уморительное зрелище. Надулся, как мышь на крупу, физиономия обиженная, как будто его изнасиловали или обманули. А ведь ты хотел этого не меньше меня, да и удовольствие получил никак не меньшее.

Я кое-как встал и с горем пополам принялся натягивать джинсы. Отвечать на ехидный выпад я не стал. Вообще-то она была права – не так уж я и отбивался от ее инициатив.

Позорище…

– Все мы животные, и ты, и я, – продолжила она. – Просто некоторые с этим фактом мирятся, понимая, что такова природа вещей. А другие зачем-то начинают бороться, доказывая окружающим, мол, «я не такая, я жду трамвая…»

– Для этнической немки вы слишком хорошо знаете русский язык, – пробурчал я. – Включая его идиомы, вроде пословиц и поговорок.

– Этническая, мой мальчик, означает «потомственная». Так сказать, по крови. – Она вздохнула. – К сожалению, родина у нас с тобой одна. – Слово «родина» она произнесла так, словно сквозь зубы сплюнула.

Поглядев на меня с минуту (вот уж, должно быть, поучительное зрелище), она примирительно добавила:

– Будь я той беспринципной и самовлюбленной злодейкой, какой представляюсь тебе, я бы сейчас ушла, оставив тебя наедине со всеми этими мифическими психопаразитами, «угрызениями совести». Впрочем, как ни странно, многие от них действительно страдают. И морально, и, что еще важнее, даже физически. Как говорили схимники Востока, старимся мы от грехов. Старые маразматики несли этот вздор, даже не подозревая, что говорят чистую правду. А я не хочу, чтобы ты преждевременно состарился, Феофан. По многим причинам… Ну хотя бы потому, что как любовник ты лучше многих.

Она опять звонко рассмеялась и опять кого-то мне напомнила. В ней вообще было что-то знакомое, очень странно. Ведь мы совершенно точно никогда не встречались…

– Ох, милый мой мальчик, брось себя казнить! Ты мне нужен свежим и полным сил, а не замученным насмерть всеми этими угрызениями. Ты слышал когда-нибудь слово «афродизиак»? А уж слово «феромон» почти наверняка не слыхал. Отчего кошки сходят с ума по валерьянке? Потому что ее вытяжка содержит растительный эквивалент кошачьих феромонов. Эти вещества выделяет сам организм, и мельчайшие их доли настраивают любое млекопитающее на… скажем так, романтический лад. А если концентрацию повысить? Я знаю такие коктейли, которые способны вызвать оргазм одним своим запахом. Знаменитая шпанская мушка по сравнению с маленькой капелькой одного из моих составов – все равно что кефир рядом с абсентом. Достаточно едва смазать кожу, и ты за меня с голыми руками на тигра кинешься… Но зачем мне такие жертвы? Если ты не понял, я не хочу брать тебя насильно. Я просто немного ослабила твое сопротивление. Ровно настолько, чтобы животная сторона взяла верх над бесполезными, но такими дорогими тебе комплексами.