Книга Бессмертники - Хлоя Бенджамин

— А у вас? — спрашивает он, пряча телефон обратно в карман. — Кто ваши родные?

— Брат был врачом, как я уже говорила. Младший брат был танцором. А сестра — фокусником-иллюзионистом.

— Ничего себе! Кроликов доставала из шляпы?

— А вот и нет. — В погребке полумрак, и Варя не видит ничего, что бы её беспокоило. — Она была мастером карточных фокусов, а ещё умела читать мысли; её партнёр брал у кого-то из зала предмет — шляпу, кошелёк, — а она отгадывала, без подсказок, стоя лицом к стене, с завязанными глазами.

— А сейчас они чем заняты? — спрашивает Люк, и Варя подскакивает. — Простите меня, — извиняется Люк. — Просто вы говорили в прошедшем времени. И я решил, что они…

— На пенсии? — Варя качает головой: — Нет, они умерли. — И, сама не зная почему, продолжает рассказ; может быть, потому что Люк скоро уедет и чувствуешь странную свободу, рассказывая кому-то о том, чем делилась только с психотерапевтом. — Мой младший брат умер от СПИДа, ему было двадцать. Сестра покончила с собой. Сейчас, задним числом, я думаю, не было ли у неё биполярного расстройства или шизофрении, но теперь уже ничем не поможешь. — Осушив бокал, Варя наливает второй. Пьёт она редко и от вина расслабляется, глупеет, становится болтливой. — А Дэниэл ввязался в нехорошую историю. Его застрелили.

Люк притих, смотрит на неё во все глаза, и Варю пронзает нелепый страх: вдруг он сейчас схватит её за руку? Но никто её за руку не хватает — с чего бы? — и Варя переводит дух.

— Простите меня, пожалуйста, — просит Люк. — Потому вы и посвятили себя этой работе? — Варя молчит, и Люк продолжает, сперва неуверенно, затем горячо, убеждённо: — Современные лекарства, будь они доступны тогда, спасли бы жизнь вашему брату. А генетические анализы помогли бы выявлять склонность к душевным болезням, даже ставить диагнозы. Это могло бы спасти Клару, верно?

— О чём ваша статья? — спрашивает Варя. — О моей работе или обо мне?

Она старается говорить бодрым голосом. Внутри пульсирует страх, но Варя не понимает, чего именно боится.

— Трудно представить одно без другого, ведь так? — Лицо Люка надвигается на неё, в полумраке блестят глаза, и в уме Вари шевелится догадка. Теперь понятно, что её так напугало: она никогда ему не говорила, что сестру звали Кларой.

— Мне пора, — мямлит она и, упершись руками в стол, пытается встать. В тот же миг пол взмывает вверх, как качели, стены кренятся, и Варя снова садится — нет, падает — в кресло.

— Не уходите, — настаивает Люк и на этот раз всё-таки берёт её за руку.

У Вари от ужаса перехватывает горло.

— Прошу, не трогайте меня, — бормочет она, и Люк выпускает её руку, на его лице написано сострадание. Предстать в жалком виде перед чужим человеком для Вари невыносимо. На этот раз ей удаётся подняться.

— Вам нельзя садиться за руль, — говорит Люк, тоже вставая. На лице его Варя видит испуг, отражение её собственного, и её тревога растёт. — Прошу вас, простите меня.

Варя, порывшись в бумажнике, достаёт тощую пачку двадцаток и выкладывает на стол.

— Всё хорошо.

— Давайте я вас подвезу, — уговаривает Люк, а Варя меж тем пробирается к двери. — Где вы живёте?

— Где я живу? — шипит Варя, и Люк отшатывается; даже в темноте бара видно, что он покраснел. — Да что вы себе позволяете? — И вот она уже у двери, за дверью. Оглядывается назад, не идёт ли Люк следом, — и бегом к машине.

33

Варя просыпается в субботу. Поясницу ломит, в голове будто молот стучит, одежда хоть выжимай, пахнет потом. Туфли и свитер она ночью скинула, а блузка липнет к животу, носки влажные. Варя стягивает их, и они тяжело плюхаются на пол машины. Варя приподнимается на заднем сиденье. За окном утро, Грант-стрит в пелене дождя.

Варя трёт глаза. Вспоминает погребок, лицо Люка напротив её лица, его настойчивый шёпот — «Трудно представить одно без другого», — его горячую руку поверх своей. Варя помнит, как бросилась к машине, как свернулась по-детски клубочком на заднем сиденье.

Есть хочется зверски. Перебравшись за руль, она ищет остатки вчерашнего завтрака. Съедает и яблоки, побуревшие, мягкие, как губка, и противно тёплый, сморщенный виноград. В зеркало заднего вида она смотреть избегает, но случайно видит своё отражение в окне машины — грива, как у Эйнштейна, рот разинут. Отвернувшись, Варя ищет ключи.

Дома, сбросив одежду, закидывает её прямиком в стиральную машину и стоит под душем долго-долго, пока в баке нагревателя не остывает вода. Достаёт халат — розовое пушистое безобразие, подарок Герти, Варя ни за что бы себе такой не купила — и принимает лошадиную дозу ибупрофена. Залезает под одеяло и снова засыпает.

Просыпается она за полдень. Теперь, когда усталость немного отступила, Варя вздрагивает от страха, как от удара током, и её тянет бежать из дома. Быстро одевается. Она бледна, в заострившемся лице появилось что-то птичье; из причёски торчат седые вихры. Смочив под краном руки, Варя приглаживает волосы и тут же спрашивает себя: а зачем? Сегодня суббота, в виварии одни лаборанты, да и шапочку она сразу наденет. На работе она обычно не ест, но на этот раз берет из холодильника пакет и жует за рулём яйца вкрутую.

Переступив порог лаборатории, Варя немного успокаивается. Надев спецодежду, заходит в виварий.

Надо проведать обезьян. Хоть рядом с ними ей и не по себе, но иногда бывает страшно: вдруг с ними что-нибудь случится без неё? Ничего, разумеется, не случилось. Джози направляет зеркало на дверь и, завидев Варю, выпускает его из рук. Детёныши в яслях неуёмно шмыгают туда-сюда. Гас сидит в глубине клетки. И лишь последняя клетка — Фридина — пуста.

— Фрида! — зовёт Варя, хоть это и глупо, ведь неизвестно, знают ли обезьяны свои имена. — Фрида!

Выйдя из вивария, она шагает по коридору и зовёт, и наконец из кухни выглядывает лаборантка Джоанна.

— Фрида в изоляторе, — объясняет она.

— Почему?

— Шерсть у себя выщипывала, — поспешно отвечает Джоанна. — Я думала, может, в изоляторе она бы…

И умолкает на полуслове — Варя уже ушла.

Второй этаж лаборатории квадратный. Кабинет Вари и Энни в западной стороне, виварий в северной; в южной — кухня и процедурные, а изолятор, прачечная и чулан уборщицы — в восточной. Изолятор даже просторней других клеток, метр восемьдесят на два с половиной. Однако разнообразия он начисто лишён — сюда отправляют в наказание за дурное поведение. Конечно, здесь нет ничего пугающего, мрачного, но нет и ничего интересного. Всего-навсего клетка из нержавеющей стали, с квадратной дверцей, запирающейся снаружи. Внутри кормушка и поилка, между дном клетки и полом промежуток в десять сантиметров, а в полу проделаны дырки, чтобы моча и помёт попадали в выдвижной лоток.

— Фрида! — зовёт Варя и заглядывает в изолятор. Сюда она принесла Фриду в первую ночь, трёхнедельной малышкой.