Книга Запретная зона - Анатолий Калинин

Был этот лес в недрах Дона темнее и, казалось, гуще того, который гляделся с яров в воду.

Когда Валентина Ивановна, не выходившая из своей каюты до полдня, спустилась пообедать в ресторан, она сразу увидела там Автономова. Он сидел за столиком спиной к ней, один. Увидел он ее, когда она уже выходила из ресторана, и, отодвинув от себя тарелки, встал и пошел за ней. Он догнал ее на палубе, когда она, перегнувшись через борт, уже смотрела в зеркало подзелененной лесом воды.

– О чем? – тихо спросил он, останавливаясь рядом и.тоже облокачиваясь на барьер.

Она не удивилась и не ответила, только вскользь оглянулась на него, опять продолжая смотреться в сверкающее зеркало, в котором лес цеплялся своими ветвями за лопасти парохода.

Стройка осталась позади, тишина стояла над водой и над берегами Дона. Погромыхивающая под палубой машина не нарушала ее. Доносились голоса птиц из левобережного леса, а справа тянулись голубино-сизые бугры, меж которыми иногда вдруг вспыхивали тусклое золото пшеничной стерни или черный глянец свежей пашни.

Остался позади и удушливый смрад цементной пыли, смешанный с гарью электросварки. Пахло только летней водой.

Автономов вдруг стал рассказывать Валентине Ивановне, как очень давно жили на этих берегах хазары, половцы, ногайцы, а когда уже поселились казаки, царь Петр, который спускал из-под Воронежа свой флот к осажденному Азову, собственноручно посадил на этих глиняных склонах цимлянскую лозу.

Ничего из того, о чем рассказывал он Валентине Ивановне, не было такого, о чем бы она не знала, но ей интересно было его слушать.

Почти на каждой станичной или хуторской пристани он по ребристым сходням спускался с парохода на берег, чтобы купить и принести ей свежих помидоров, вяленых рыбцов и чебаков, вареных раков. Шумны были в это время года прибрежные донские базары. Казачки наперебой зазывали Автономова, каждая к себе, и им нравилось, как он с ними торгуется. Явно нравился и сам.

Переговариваясь и переругиваясь с ними, он переходил от одной корзины к другой, роясь в яблоках, выбирая спелую кисть винограда и, сложив лодочкой ладонь, пробуя молоко. Иногда они беззлобно гнали его:

– Все перелапал.'

– Полмахотки выпил!!

– Вот я тебе дам толпешника!!!

Валентина Ивановна, наблюдая все это с борта парохода, смеялась. Она уже не помнила, когда бы еще ей было так весело. Ветер загибал у нее поля соломенной шляпки, она придерживала ее рукой. Но все же она не убереглась от солнца, и вскоре лицо у нее запылало.

Когда Автономов, возвращаясь на пароход, опять

останавливался рядом с ней у борта, казачки ревниво кричали ему:

– Корми свою жену получше!

– Она у тебя выезженная.

– Гляди, переломится.

На одной хуторской пристани казачка со щеками такими же красными, как и помидоры у нее в корзине, сложив ладони трубой, крикнула Валентине Ивановне:

– Ты бы нам своего сокола позычила на одну ночь.

При этом Автономов взглянул на Валентину Ивановну. Она сделала вид, что не заметила его взгляда. Он ни на что не претендовал, но и не отходил от нее ни на шаг. И это был совсем не тот Автономов, которого она привыкла видеть на стройке. Все другие люди, тоже ехавшие на пароходе со стройки в Ростов, уже узнали его, хотя и увидели его впервые не в кителе, а в летних рубашке и брюках, в желтой из простой соломки шляпе, чуть-чуть надвинутой на лоб. Знакомые со стройки здоровались с ним. Капитан парохода несколько раз подходил к нему, заговаривая, а женщины, гуляя по верхней палубе, старались пройти мимо того места, где он стоял у борта или сидел на скамье рядом с Валентиной Ивановной. Ее они окидывали оценивающими завистливыми взглядами.

Вскоре и не только те, кто ехал со стройки, уже узнали, что на пароходе сам Автономов. Но и не только этим он приковывал к себе взоры. Валентина Ивановна и раньше замечала в нем что-то такое, что притягивало к нему людей и давало ему власть над ними. Она сама на себе испытала, как трудно этому не поддаться. Но теперь, все два дня, он был почти робок с ней, и она чувствовала, что в этом-то, может быть, и таилась опасность.

Она стала реже выходить из своей каюты, но всякий раз, когда, спасаясь от духоты, все же поднималась на палубу, он тут же подходил к ней.

На второй день она спустилась в каюту вечером совсем рано с твердой решимостью не выходить до утра. Но ей не спалось. В каюте было нестерпимо душно. Сквозь ребра жалюзи сочилась сырость, но даже она не смягчала горячего дыхания ветра. Он нес с собой из июльской степи запахи пылающих под резиновыми колесами дорог, только что скошенной соломы и преждевременно вянущей от зноя травы. Лишь однажды сквозь жалюзи потянуло мимолетной свежестью: где-то в степи прошел дождь и смочил полынь, летнюю пыль. А вскоре разминулась с пароходом баржа со строительным лесом и окутала все запахом смолы и хвои.

Почти все встречные баржи и караваны буксируемых судов, с которыми перекликался пароход, везли свои грузы в одно и то же место – на стройку. Недаром Автономов часто напоминал на диспетчерках, что на стройку работает вся страна.

Не спалось Валентине Ивановне еще и потому, что каменно жесткой была плотно спрессованная подушка, набитая то ли пенькой, то ли ватой, мимо ее окна все время слонялись пассажиры, а потом прямо под окном устроились двое влюбленных и стали целоваться. Он уговаривал ее сойти в станице Раздорской на берег и перебыть там до следующего парохода, а она возражала ему, что может опоздать к началу экзаменов в медучилище.

– Из Раздорской до Ростова ходит автобус. Сейчас пойду узнаю расписание, – решительно сказал возлюбленный будущей медсестры.

Валентина Ивановна не стала дожидаться, чем закончится его поход, встала и вышла на палубу, не сомневаясь, что ее немедленно встретит там Автономов. Она не ошиблась.

– Я не хочу, чтобы из-за меня вы умерли с голоду, – сказал он ей с обезоруживающей откровенностью. – Спустимся в ресторан.

В ресторане никого уже не было, все пассажиры успели поужинать. Автономов заказал к ужину бутылку цимлянского, и когда стал наливать его в бокал Валентины Ивановны, она не протестовала. Ей показалось, что и цимлянское было на вкус точно таким же, как все эти запахи степи, воды и леса, которые все время окутывали ее, пока пароход плыл среди яров к низовьям Дона.

Ужинали почти совсем молча. Матрос, шаркающий шваброй между столиками ресторана, несколько раз задевал их ноги, недвусмысленно напоминая о позднем времени.

Встав из-за столика, они поднялись из ресторана по крутой лестнице и быстро пошли друг за другом к каютам по длинному коридору. Валентина Ивановна слышала за своей спиной дыхание Автономова. Ей надо было поворачивать к своей каюте в левый отросток коридора, а ему продолжать идти до самого конца, но он молча повернул вслед за ней. Когда она остановилась у своей каюты и стала нащупывать ключом в двери замок, он положил ей руку на плечо. Оглянувшись и заступая дверь в свою каюту, она увидела прямо перед собой его глаза, блестевшие в полутьме коридора, и сказала: