Книга Запретная зона - Анатолий Калинин

Из-за жары Федор снял пиджак, перекинув его через руку, и пока он шел до правого берега, где в новом парке у него было назначено свидание с Любой Карповой, его сопровождала эта давно уже знакомая ему все одна и та же бурная, но чем-то и грустная музыка, с утра включаемая дежурными на центральном радиоузле за неимением других пластинок. Он еще доберется до этих вконец разленившихся, как те же коршуны, ребят из радиоузла, вытащит их за воротник на комитет.

И все-таки сегодня эта музыка почему-то не казалась ему такой назойливо-надоедливой. Даже наоборот, чем дальше он шел, тем все больше казалось, что только теперь он почти сумел наконец расслышать в ней то, чего не удавалось ему расслышать прежде. Но он так и не смог бы объяснить, что это было.

На откосе плотины было совсем мало людей. Лишь на самом верху, затирая поверхность бетонного барьера маленькими лопатами и мастерками, возились штукатуры и отделочники. Наводили на плотину марафет, как бросил на последней диспетчерке в управлении Автономов. Фигура одного-единственного часового маячила совсем далеко, у правого берега. В сущности, по мнению Федора, его сегодня и вообще могло бы не быть, если бы не устав караульной службы. В зоне и на строительных объектах давно уже говорили о предстоящей амнистии, приуроченной к моменту пуска гидроузла, а теперь уже и точно знали, что составляются списки. Все затаились в ожидании, и кому же теперь могло бы прийти в голову не дождаться своего часа.

Справа перламутрово дробилась под солнцем на мельчайшие осколки поверхность нового моря, и все это до странности совпадало с той музыкой, которая гремела над головой Федора на всех столбах. Как будто все, что он теперь видел и чувствовал вокруг себя, было настолько хорошо, что оно никогда уже больше не сможет повториться. Но здесь же Федор воочию представил себе, как все это прокомментировал бы Вадим Зверев: «Это потому, что Любка Карпова сама назначила тебе свидание, вот и вся музыка». Вадим, как он сам любил говорить, смотрел всегда в корень, но Федору теперь не хотелось ни спорить, ни соглашаться с ним.

За музыкой не услышал он и того, о чем стали разговаривать между собой два отделочника наверху у барьера плотины, когда он поравнялся с ними.

– Гляди, как сам Автономов выступает.

– Так это же Федька Сорокин. Даже руки, как Автономов, за спину заложил.

– Он никогда нас не топтал.

– Мало ли что. Твой Вадим Зверев тоже тебе темнил, а Автономов взял и вычеркнул тебя.

– Кто это тебе сказал?

– Это ты у Сорокина и спроси. Он лучше должен знать. Думаешь, Надька дождется тебя?

– Ты, пахан, перо мое не точи.

– Смотри-ка, как выступает. Хо-зя-ин.

Шагая вдоль кромки набегающей на плотину воды, Федор не сразу услышал, как его сверху окликнули. Услышал он только, когда его окликнули уже

во второй раз, и, останавливаясь, поднял голову.

– Эй, гражданин начальник!

Один из отделочников, высокий и худой, отделившись от барьера плотины, стал наискось спускаться по бетонному покрытию к нему, а другой, плюгавенький и краснолицый, остался наверху. В руке у высокого был мастерок, которым он выглаживал по гребешку барьера последние шероховатости на свежем бетоне.

– Здравствуй, Молчанов, – узнавая его и протягивая ему руку, обрадованно сказал Федор.

Он вдруг вспомнил, как Греков ответил ему: «Все, Федор, может быть».

Не замечая его протянутой руки, Молчанов спросил:

– Ты Вадьку давно видел?

– Сегодня утром. Что с тобой, Молчанов?

И снова тот, не отвечая на его вопрос, сказал:

– Скажи ему, что он трепач и падла.

Федор заложил обе руки в карманы брюк и улыбнулся.

– Ты зря волнуешься. По-моему, у тебя все в порядке.

Молчанов оглянулся через плечо назад. Из-за барьерчика плотины видна была только голова его мелкорослого напарника. Мастерок, которым Молчанов шлифовал бетонный барьер на самом верху плотины, вздрогнул у него в руке.

– А по-моему, вы все там трепачи и легавые. Ты же знаешь, Сорокин, что Автономов вычеркнул меня.

Федор перестал улыбаться и вынул из карманов руки. Он знал, что синий карандаш Автономова действительно вычеркнул фамилию Молчанова из списков подлежащих амнистии, но после встречи с Грековым не сомневался, что ошибка будет исправлена.

– Кто это тебе, Молчанов, мог сказать?

– Я же и говорю, что ты тоже из легавых. Хочешь, чтобы я кореша замарал. – И, шагнув к Федору, он положил ему руку на плечо. Прямо перед собой Федор увидел его бледное лицо. На переносице у Молчанова выступили зерна пота. – Ты же знаешь, что вычеркнул. Твой Автономов такая же падла, как и…

Дальше Федор уже не мог спокойно слушать. Сбрасывая руку Молчанова с плеча своей рукой, он с холодной надменностью, как это всегда делал Автономов, когда надо было кого-нибудь поставить на место, и так же медленно сказал:

– Во-первых, я этого не знаю. Во-вторых, если бы даже и знал, то не обязан отчитываться перед тобой.

Он еще хотел что-то сказать, но не успел, Он только успел качнуться назад, когда Молчанов с испуганными глазами, бледный как полотно, одной рукой снова схватил его за плечо и вплотную притянул к себе, а другой, с зажатым в ней мастерком для зачистки бетона, ударил его под бок.

Над плотиной и над затопляемой водой степью гремела музыка, напоминая о том, что ничего и никогда не повторяется на земле.

1962 г.