Книга Афганский караван. Земля, где едят и воюют - Идрис Шах
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Узколобые теоретики и прочие умники также очень любят приводить эту историю в доказательство «ущербности» суфийского учения. «Если суфийская мудрость подается ученикам только хаотически, как рис и карри в этой истории, она, должно быть, столь же неудовлетворительна!» – брюзжат они. Если вы согласны с ними, пожалуйста, немедленно оставьте свои попытки проникнуть в суть суфизма, потому что все равно этим дело и кончится – если не сейчас, так потом. Умники почему-то забывают, что многие поколения мыслителей посвятили всю свою жизнь изучению деятельности великих суфиев (например, Руми и Газзали), а ведь трудов этих людей просто не существовало бы, если бы они не обучались на таких притчах, как история о рисе и карри!
Беда не в том, что ограниченные ученые предпочитают знанию педантизм. Просто они порой бывают уверены, что педантизм – это и есть дорога к знанию. А хуже всего то, что на протяжении столетий многие из них пытались применить свой метод к суфийскому мировоззрению. Их книг вокруг с избытком, даже по сей день.
Педантизм – искусственная позиция, чуждая нашей природе. Если вы тоже собираетесь занять ее, советую вам сначала хорошенько подумать.
Есть древняя восточная притча, служащая иллюстрацией ко многим идеям, и здесь мы можем в учебных целях воспользоваться ею, чтобы усвоить хотя бы несколько из этих идей.
Она называется «История о песках», и содержание ее таково.
Была на свете речка, она брала начало из маленького родника, а потом бежала и бежала, по дороге к ней присоединялись другие речки, и наконец она превратилась в большую реку. Она сделалась такой широкой, глубокой и полноводной, что стала считать себя могучей и непобедимой.
Через сотни миль пути по лесам и полям река вдруг встретилась с огромной пустыней, такой необъятной, что сначала речная вода образовала зыбучие пески, а потом начала исчезать. Увидев впереди высокую гору, река подумала: «Ах, если бы мне только добраться до этой горы и преодолеть ее! Тогда я сбежала бы вниз с другой стороны и нашла счастье, слившись с далеким океаном».
Но река не только уже почти потеряла способность двигаться вперед – она поняла, что, если даже ей и удастся достичь горы, она никогда не переберется через вздымающиеся в поднебесье пики.
Что ей было делать? До сих пор все шло хорошо: люди возносили хвалу ее прохладным струям, в них плавали рыбы, берега пропитывались ее водой и давали богатые урожаи. А потом она уперлась в песчаный барьер и заболотилась, а впереди неодолимой преградой выросла гора.
Снова и снова пыталась река хлынуть дальше, но каждый раз ее воды просто уходили в песок.
И тут река услышала шепот ветра – сначала тихий, потом погромче. Ветер сказал ей: «Если ты останешься здесь, то погибнешь, но если ты позволишь мне поднять тебя высоко в небо и перенести над горой, я уроню тебя с другой стороны в виде дождя. Тогда капли опять смогут собраться, стать ручьем, а затем рекой, и в конце концов ты вольешься в океан. Так делают все ветра и все реки, и если ты не согласишься на это, то дальше тебе не пройти».
Но река ответила: «Сколько я себя помню, я всегда была бегущей водой. Как же мне теперь принять на себя роль пассажира? А кроме того, откуда мне знать, что ты сдержишь свое обещание и отпустишь меня в целости и сохранности на другой стороне?»
Ветер негромко пошумел, ничего не ответил и унесся прочь.
Брошенная в одиночестве, река обнаружила, что теряет все больше и больше воды, что ее жизнь понемногу уходит в бездонные глуби песка, и призадумалась. «Я не могу сама двигаться вперед, – сказала она себе, – и не могу оставаться здесь, потому что исчезаю в земле. Значит, я должна принять предложение ветра».
Скоро ветер вернулся и стал дуть над водой, пытающейся достичь горы. «Стой! – воскликнула река. – Возьми меня наверх. Теперь я поняла, что мне нечего терять…»
И ветер мало-помалу поднял реку на своих крыльях и бережно перенес за гору, а там пролил наземь тихим дождем. Капли стали собираться в лужи, потом в ручейки, потом в речки, а потом из них получилась могучая река, которая в свое время влилась в могучий океан.
Так вот, всякий человек порой становится похож на эту реку. Он делает предположения, как река, уверенная, что ее жизнь будет и дальше течь своим неизменным путем. Он пытается заключать договоры с людьми или с судьбой и требует объяснений, хотя сам еще не в силах понять ответы на свои вопросы.
Первоначальная цель обучения суфизму состоит не в том, чтобы направить людей по единственно верному пути, и не в том, чтобы вооружить их догмами или чужими мнениями. Цель в том, чтобы обогатить их новым опытом и впечатлениями, которые позволят им понимать то, чего они раньше не понимали, а при необходимости и заключать договоры, способные принести истинную пользу.
Знаменитого суфия спросили, что он делает.
«Ровно ничего», – ответил суфий.
Эта позиция осуждалась мирянами («бездельничать грешно») и приводила в восхищение дервишей («тот, чье „я“ бездействует, дает возможность проявиться Божьей воле»).
По этим отзывам можно понять, как устроены миряне и что волнует дервишей. В противоположность тем и другим суфии (аль-и-расида, «достигшие») осуждают вышеприведенный ответ по иной причине: тот, чья индивидуальность и впрямь уступила место Истине, не скажет «я ничего не делаю» в обычном смысле. Он скажет: «Я есть».
Один суфий сказал: «Если кто-то спрашивает вас, кто вы или что вы делаете, вы отвечаете ему в соответствии с тем, кто он сам и что делает он сам. Это упражнение на вежливость и здравый смысл, ведь если ребенок спросит, кто вы такой, вы не станете отвечать ему: „Я философ“. Поступить так значило бы пренебречь нуждами ребенка. Вашим ответом в этом случае будет „Я отец твоего друга Саида“ или „Я твой дядя“, в зависимости от обстоятельств».
Член миссии ООН в Афганистане постоянно спорил с неким ученым насчет суфийских идей. Ученый был уверен, что знает о суфиях все: разве он не читал их книг и не выступал с лекциями о них? По его мнению, иностранец не мог знать на эту тему решительно ничего. «Вы же канадец, – говорил он, – а суфизм – часть моего культурного наследия. Поэтому моя трактовка этой философии заведомо лучше вашей, и я не собираюсь ни переубеждать вас, ни препираться с вами».
Но канадец искал для себя суфийского наставника и не мог поверить, что его собеседник годится на эту роль. По базарам пошли слухи о чудаке из неверных, который бросил вызов афганскому мудрецу, заявив, что имеет право изучать суфийский путь независимо от того, перенял ли он местную культуру. Большинство решило, что он сумасшедший.
И он подтвердил эту догадку, когда в один прекрасный день обнаружили, что он построил себе иглу из ледяных глыб, и не где-нибудь, а прямо в саду того самого именитого ученого, в городе Кабуле.
