Книга Время дикой орхидеи - Николь Фосселер

Георгина, склонившаяся над книгой, вскинула голову – большие темно-синие глаза так и воззрились на него. Его брови стянулись в тревожную линию:

– Что такое?

Ее щеки покрылись румянцем:

– Ничего. – И взялась за чашку; руки ее дрожали.

– А, ерунда. – Гордон Финдли скривился, отвергая предположение. – Склады снизу доверху забиты ящиками и мешками, такелажем, древесиной и пряностями. Тут достаточно одной искры, небольшого огня или опрокинутой лампы – и все горит как трут. И пока у нас нет приличной пожарной команды, которая в случае чего может быстро выехать… – Он шумно перелистнул страницу. – Поэтому я всегда напоминаю людям, чтоб были осторожны. Лучше лишний раз проявить чрезмерную бдительность, чем один раз недоглядеть.

– Мама! – С подпрыгивающими локонами Джо подбежала к Георгине и стала взбираться ей на колени. Георгина отложила книгу и взяла дочь на руки.

– Идем купаться, мама?

– Сейчас?

Джо горячо закивала, играя рюшами в вырезе материнской кебайи.

– Сейчас не получится. У тебя еще полный живот пирогов. – Георгина потыкала ей пальцем меж ребер, и Джо со смехом стала вертеться и ерзать. – Купаться пойдем попозже.

– Но мне жарко прямо сейчас!

Георгина сдула кудряшки с разгоряченного лобика:

– Так лучше?

Дочка сощурилась и замотала головой: нет! – и с надеждой повернулась к отцу:

– Папа? Пожалуйста!

Этим взглядом большущих глаз, этим сахарно-сладостным тоном она делала из его сердца комок теста, который месила своими ручками как угодно и лепила из него что хотела. Он бы привел ей в сад хоть слона, попроси она его об этом, или подался бы на поиски единорога; так было трудно сохранять вменяемость.

Он с улыбкой ей подмигнул:

– Что касается плавания, тут решения принимает мама.

Голова Джо повернулась в другую сторону, к деду, тот поднял брови и погрозил ей пальцем.

– О нет, маленькая леди. На меня и не надейся.

Джо опять с мольбой посмотрела на мать:

– Мама! Пожалуйста!

– Чуть позже, Жози-Рози. – Георгина поцеловала девочку в щеку. – Но мы пока могли бы погулять по саду. В тени. Прохладимся на ветру и посмотрим, не потребуется ли твоя помощь Ах Тонгу. Как ты на это смотришь?

– Даааа, – блаженно проверещала Джо и сползла с материнских колен.

Пол смотрел им вслед, когда они спускались по лестнице и шли по саду.

Они были из одного материала – мать и дочь, кожа у обеих одинаково золотистая, глаза Джо лишь чуть посветлее, локоны одного и того же оттенка; иногда они походили одна на другую жестами, мимикой, манерой речи.

В то время как Джо вприпрыжку неслась по траве, Георгина шла рядом, делая выпады, чтобы пощекотать ее в бок, на что девочка отзывалась радостным визгом и смехом. При ходьбе саронг Георгины облегал ее формы; после третьего ребенка она стала женственнее, чувственнее.

Среди самоуверенных и болтливых лондонских кузин и кузенов, выбравших себе партнеров того же склада и нарожавших на свет таких же детей, Георгина казалась пугающе тихой и робкой; сдержанная фиалка среди английских роз и элегантного шпорника. Она выделялась неловкостью и на фоне своей тетки, сребровласой Снежной королевы, которая столь же элегантно, сколь и уверенно держалась на паркете в избранном обществе, но сердце при этом имела все ж таки на правильном месте. Да к тому же совсем не столь безупречного мужа с громовым басом, который любил подчеркнуть сказанное им крепким похлопыванием по плечу.

В Лондоне Пол своими глазами увидел и осознал, что он причинил Георгине этой ссылкой. Какое горе, принудив ее выбирать между сыновьями и Сингапуром. Дэвид и Дункан оставили в ней пустоту, заполнить которую целиком одна Джо даже вместе с Сингапуром была не в состоянии. Эта рана и ему врезалась глубоко в плоть и зарастала очень медленно.

Он пытался замолить вину как только мог. Однако Георгина, казалось, после возвращения вела борьбу с самой собой, только с собой; больно было смотреть на это и ничего не предпринимать.

Временами он тоскливо мечтал о какой-нибудь другой женщине – которая была бы проще, с более веселым и легким характером. Которая облегчала бы, а не осложняла ему жизнь. Которая не была бы для него ни загадкой, ни вызовом. Хотя он знал, что Георгина давно вросла ему глубоко под кожу.

– Вот все и уладилось между вами, – сказал Гордон Финдли, словно угадав его мысли.

Пол растерянно посмотрел на тестя, тот не сводил глаз со страницы газеты.

– Было… – Гордон Финдли откашлялся; брови его подрагивали. – Было время, когда мне казалось, что я потерял Жозефину. Что наш брак больше не стоит ни цента и долго ему не протянуть. И поверь мне, по сравнению с моей Жозефиной Георгина – просто кроткий агнец.

Плечи Пола невольно дернулись под рубашкой и сюртуком; он не привык с кем бы то ни было говорить о таких интимных вещах, тем более со своим чопорным шотландским тестем.

– Такие женщины, как Жозефина, как Георгина… – Гордон Финдли неторопливо листал газету, – это женщины как бриллианты. Высококаратные. Они твердые и неподатливые, а грани их так остры, что можно поцарапаться до крови. А то и до кости. Они редки, и они драгоценны. Можно считать себя богатым мужчиной, если имел счастье знать такую женщину. Ради этого стоит потерпеть. Побороться.

Пол молчал, благодарный за эти слова. Но и почувствовал облегчение, когда тесть без перехода взял другой, деловой, трезвый тон.

– Когда я смотрю на такой прогресс телеграфа… Может быть, нам стоило бы переключиться на гуттаперчу? Кажется, потребность в ней дальше будет лишь нарастать.

– Да, – выдавил из себя Пол.

Его облегчение так же быстро рассеялось, как наступило. Он еще не набрался мужества признаться Гордону Финдли в своей большой ошибке.

Хорошее впечатление на него произвел малайский торговец, предложивший ему корабельную партию черепахового панциря. Образцы, которые он показал, были превосходного качества, оправдывающего непривычно высокую цену, поскольку и выгоду обещали принести несравнимо бо́льшую. Его должно было насторожить то, что торговец явился к нему напрямую, а не через тауке. Не смутила его и стыдливо затребованная плата наличными вперед; в Сингапуре повсеместно научились на кризисе, пережитом два года назад. Пол ухватился за эту сделку и за очень большие деньги купил всю партию. Которая при поставке оказалась дешевыми отходами от черепашьих панцирей. Ничего не стоящими.

Грубый промах, пусть и родившийся из нужды, которого не могло бы случиться с ним даже в то время, когда он был начинающим. А тем более в то время, когда фирма и без того боролась за выживание и семья жила только с того, что Гордон Финдли, умея обходиться немногим, скопил за десятилетия и что таяло пугающе быстро.