Книга Время дикой орхидеи - Николь Фосселер

Она стояла перед ним голая. Еще совсем детское, тонкое тело, хрупкое и ранимое. Только что созревший ее лобок был покрыт лишь черным пушком. Гордо вскинув покрасневшую голову, она смотрела тоскливым и молящим взглядом, гневным и нежным.

– Пожалуйста, туан, – прошептала она. – Я с самого начала принадлежала только вам.

В нем вспенился черно-красный поток и погреб его под собой; с проклятием он бросился к ней, схватил ее, швырнул на кровать и навалился сверху.

– Так ты хочешь этого, да? – зашипел он на нее, упершись руками в матрац, коленями между ее ног. Дыхание его участилось, стало отрывистым, как у огнедышащего дракона.

С таинственной улыбкой она кивнула.

Его пронзила мысль, что ее изнасиловали на корабле или по дороге на корабль. Дурнота поднялась из его желудка, но потом рассосалась куда-то, уйдя как в песок. А вместе с ней гнев.

Осталось лишь вожделение, тихое и настойчивое, как манящий зов спокойного моря и все же настолько сильное, что он не мог устоять.

Она действительно была словно вырезана из нефрита. Его ладони нежно прошлись по этой бесценной работе творения, потом его губы, потом язык. Ее кожа, казалось, была сотворена из облака, на вкус была как цветы в солнечном свете, как молоко и мед. Он был готов прекратить в любой момент, если бы она воспротивилась. Если бы не издавала эти едва слышные, блаженные звуки.

Только когда его губы заставили распуститься розовую почку у нее между ног, когда он ощутил вкус ее нектара, он больше не мог владеть собой и стянул брюки. В то крошечное мгновение, когда он понял, что был у нее первым, он осознал, что совершает ошибку. Он сделал ей больно, потому что был слишком большим, слишком мощным для нее. Но поздно; он мог лишь замедлиться, но назад дороги не было.

Она была для него белопенным цветущим садом, по которому дул мягкий ветер, разрастаясь до урагана, ломающего ветки, срывающего цветы. Мириады лепестков завихрялись вокруг него, прохладно касаясь его кожи. Успокоительно ложились на рану в его душе, о которой он даже не ведал, что страдает от нее.

Пока буря не улеглась, с шепотом отдаляясь прочь, и пока последние лепестки не опустились на землю.

Медленно, так медленно.

– Мне очень жаль, – пробормотал он, прижимая ее к себе, беспомощно вытирая большим пальцем слезы с ее щек. – То, что я у тебя сейчас взял, я никогда не смогу тебе вернуть. Никогда не искуплю.

Ему бы и в голову никогда не пришло затаскивать к себе в постель Бунгу, Кембанг или Эмбун, няньку его детей. Не то чтобы это его не возбуждало, да и взгляды, которые женщины в доме бросали на него из-под опущенных век, их пунцовые щеки, некоторая хрипотца в их голосах, когда они заговаривали с ним, были раз за разом столь же соблазнительным, сколь и тактичным приглашением. Но он просто не придавал этому значения, а свою потребность в женщинах предпочитал выносить в дальнюю Нусантару.

– Нет, – прошептала она без выражения.

Жизнь медленно возвращалась в ее оцепеневшие глаза; она заморгала.

– Нет. – Она потерлась лицом о его грудь. – Я так давно мечтала об этом. И никогда бы не подумала, что это будет так. Так…

Она всхлипнула и запечатлела поцелуй на его коже в том месте, под которым билось его сердце.

– Спасибо, туан.

Его грудь как будто раскрылась и стояла нараспашку, и она зарывалась в нее, все глубже и глубже, так ему казалось. Ужасно – быть таким незащищенным. Таким ранимым. Он стиснул зубы.

– Не называй меня туаном, – выдавил он, с явной угрозой в голосе.

Она удивленно взглянула на него.

– А как же мне вас называть?

– По имени. Рахарио.

Она застенчиво хихикнула и опустила глаза.

– Нет, туан. Так не годится.

Его рука стиснула ее челюсть, заставила ее посмотреть ему в глаза.

– Скажи мое имя!

Ее смешок стал громче, сильнее.

– Ну же! Скажи мое имя!

Блеск в ее глазах, улыбка на ее лице заставили его смягчиться.

Он не понимал, почему у нее нет страха перед ним. У этой слишком юной, слишком красивой и нежной девушки, которую он только что лишил девственности. И еще меньше он понимал, почему хватка его руки ослабла и рот его против воли задрожал в улыбке.

– Скажи мое имя, – шептал он, нежно поглаживая линию ее подбородка.

– Ра… хар… йо, – робко попыталась она. – Ра… харье. Рахарио.

Она начала смеяться девическим звонким смехом, который оживил все ее тело и перекинулся на него. Смеясь, он перекатился на спину и увлек ее за собой.

Стиснув коленями его бедра, она приникла к нему и покрыла его лицо поцелуями. Ее кожа, ее волосы, как шелк, касались его, и он дивился этому чуду.

Снова смеяться от всего сердца. Чувствовать себя живым. Быть свободным. Счастливым.

21

Солнце сверкало на листьях кустов и деревьев, ярче высвечивая на фоне насыщенной зелени алую, белую, желтую и оранжевую краски цветов; даже мягкий сиреневый цвет гелиотропа выигрывал в силе. Мир был свежепромыт муссонными дождями последних месяцев.

– Ах Тонг! Привет! – кричала малышка Джо с лестницы на веранде, где она сидела с Картикой, и радостно махала рукой.

Ах Тонг выглянул из-за ветки, отяжелевшей от белых цветов, и, улыбаясь, помахал ей в ответ.

– Привет, Путри!

Джо, которую вся прислуга называла принцессой, радостно рассмеялась. Кричать людям «привет» и махать им рукой было для нее сейчас самым любимым занятием.

– Ах Тонг! Привет!

Если надо, могла повторять это хоть дюжину раз.

Гордон Финдли с шуршанием перелистывал газету «Стрейт таймс». Его ритуал, каким он за семейным чаем возвещал конец недели.

Один из четырех банков первым предприятием в городе ввел правило, по которому суббота была неполным рабочим днем, и выходные начинались уже с середины дня. Это правило быстро вошло в моду в Сингапуре. В конце концов на складах уже было не так много работы, как раньше, в сытные годы торговли; Финдли, Буассело и Бигелоу пришлось даже уволить несколько сотрудников.

– Это ужасно, – пробормотал он. – Я с трудом могу себе представить. Оказаться перед обугленными руинами и практически заново начинать все сначала.

Это была главная тема для разговоров в Сингапуре. Спустя чуть больше года после большого пожара, который превратил в мусор и пепел несколько складов, месяц назад снова разразился пожар на Баттери-роуд; дотла выгорели склады двух фирм.

– Никогда не знаешь, куда огонь перекинется, – поддакнул Пол. – Наш склад совсем рядом и к тому и к другому пожару. – Он отхлебнул глоток чаю. – При этом я нахожу подозрительным, что горело дважды приблизительно на одном и том же месте, с таким коротким промежутком во времени. Каждый раз в воскресенье утром. Если взять еще и пожар на Апер Серкелэ-роуд, то получится трижды в одном и том же квадрате. Попахивает умышленным поджогом! Как будто кто-то хотел нанести как можно больший ущерб. Как акт мести.