Книга Прокурор Никола - Вячеслав Белоусов

– Что же будет? Я был в милиции. В прокуратуре. Они молчат. Но я знаю, они никого не найдут. Не первый раз. Как я несчастлив!

– Я их сам найду!

И гость ушел, лишь заскрипели под его тяжелыми ногами половицы.

Райские яблочки

– Можно к вам? – опоздавший, не дожидаясь ответа, слегка подтолкнул Ковшова, прижал ему коленки и, протиснувшись, плюхнулся, успокоился рядом в красном кресле второго ряда.

– Сергеич! Там только для кандидатов и членов райкома! – шепнул кто-то сзади опоздавшему, но тот отмахнулся и спросил Ковшова:

– Давно начали?

– Минут семь назад.

– Застряли по дороге. Грязища – ноги не вытащить, не то чтобы машине проехать. Дождь поливает как из ведра. И не лето совсем, похоже, осень началась. А до осени еще…

Все это он выговорил неторопливо, не суетясь, удобнее устраиваясь в кресле, потом завертел журнал «Огонек» в руках, футляр с очками вынул, совсем не обращая внимания на президиум и докладчика на трибуне.

– Как пес промок! Говорила мне Серафима Макаровна – возьми зонт; опять она права, а я в воде весь.

Кто такая Серафима, Ковшов услышать не успел, так как опоздавший тряхнул богатой густыми волосами головой и обдал его и рядом сидящих мелкими влажными брызгами, чем вызвал тихий смех и легкий гвалт. Докладчик смутился и споткнулся, а в президиуме поднялся энергичного вида молодец, грозно оглядел зал, метнул молнию в их сторону и назидательно бросил:

– Неронов! Борис Сергеевич! Мало что опоздали, вы еще мешаете работать активу. Не за этим мы вас собрали.

– Схватил! Досталось! Успел! – понесся к опоздавшему сочувствующий шепот из ближних рядов. – Готовься, Сергеич! Отчитываться подымут.

Неронов, не обращая особого внимания на замечание со сцены, подмигивая, кивал соседям, здороваясь со знакомыми. Наткнувшись на изучающий взгляд Ковшова, открыл перед собой на коленях «Огонек» и затих. Как белая ворона, этот деревенский франт выделялся среди присутствующих: секретарей партийных организаций, председателей колхозов, директоров совхозов – партхозактива. Все сплошь в темном, в резиновых, кирзовых, кожаных сапогах. Этот, как гость с Кавказа, весь светлый, в легкомысленном молочного цвета костюмчике, при белой, распахнутой на груди, рубахе без галстука. Особенно бросались в глаза желтые импортные штиблеты с мелкими дырочками; Ковшов как-то сразу зауважал соседа и проникся к нему симпатией – отважиться на эту фантазию в такую погоду мог исключительный мужик, не испугавшийся не только ненастья, но и грозной Серафимы.

– Хайсы нет, что ли? – толкнул между тем его локтем сосед и сунул леденец в пестрой обертке.

– Хайсы? – переспросил Ковшов, не взяв конфетку.

– Нет Имангалиевича, – ответил сзади важный толстяк и протянул руку за леденцом. – Позже будет. Подъедет к самому главному, когда разборки начнутся. Говорят, Боронин вызвал.

– Опять?

– Снова. Тебе в прошлый раз не досталось?

– А я отдыхал.

– Ты все успеваешь, Сергеич. И как тебе удается? Лето в разгаре, уборка, а ты в отпуске?

– Уметь надо. Мудрое руководство.

– У тебя Денисов есть. За его спиной хоть совсем не работай…

– У меня почки, Василий Иванович. Забыл? И легкие. Вон, курить запретили, как дите малое, леденцами снабдила Серафима, – пожаловался сосед. – Нахлебался воды в Ессентуках.

– Ты что же, Серафиму с собой брал? – толстяк хмыкнул. – Со своим самоваром?..

– Осточертели эти сульфаты – фосфаты! Все – водочку, а она мне леденцов. Сюда вон привез, остались, угощайтесь, – сосед протянул назад горсть конфет.

За конфетами потянулось несколько рук.

Из президиума на них зашикали, молодец, который один раз уже вставал по их души, демонстративно отвернулся, будто не замечая.

Сосед на минуту затих, углубился в «Огонек», но терпения его на большее не хватило, и он, забывшись, снова сунул леденец Ковшову. Тот покачал головой.

– Вы наш новый прокурор?

Ковшов кивнул.

– Как это вам удалось Козлина ущучить?

– Что?

– Инструктора райкома?

Ковшов внимательно вгляделся в соседа, не таким уж легкомысленным тот оказался.

Про случившееся на рыбацкой тоне его еще не расспрашивал никто, даже Поспелов помалкивал, хотя чувствовалось – уже доложили, «как прокурор поймал жуликов». Вызывали Ковшова и в прокуратуру области, но сам Сугарлиев молчал, будто ничего не произошло. И Ковшов ждал его вопросов и вызова в райком.

– Я – Неронов, директор областной автобазы. Будем знакомы, – сосед протянул руку. – А кресло я занял свое. Заметили? Никто сюда не садится. Знают. Я всегда с краю сижу. Быстрее убежать можно, как заканчиваются такие посиделки.

Ковшов пожал плечами.

– А вы сели в кресло нашего авторитета, – Неронов ткнул назад пальцем, в того, с кем все время болтал. – Василий Иванович Митин. Председатель самого могучего колхоза в районе. Познакомить?

– Спасибо. Потом. Давайте все-таки послушаем.

– А чего слушать-то?

– Доклад.

– Они у них один к одному.

– Тебе бы наши заботы, Сергеич, – вмешался в их тихий разговор председатель колхоза, место которого занял Ковшов.

– А чего?

– Твои орлы километры на колеса мотают, а у нас – то надои, то заморозки.

– Хочешь анекдот, Василий Иванович?

– Опять про нас?

– Новый!

– Давай, – огорчился тот. – Не привыкать. Над нами, крестьянами, кто только не смеется.

– Ладно, не прибедняйся. Грудь-то в орденах!

– Их бы на мясо сменять да на молоко. А железками этими только греметь да ворон пугать. Что с анекдотом-то?

– По анекдоту соскучился? Ну, слушай, – хмыкнул Неронов. – Заседание идет. Председатель колхоза, вроде тебя, весь в медалях, ведет правление. Вопрос один – фанеру наконец привезли. Всем надо, а фанеры – машина одна. Встает зоотехник: мне дай, председатель! Коровы в дерьме по колено стоят. Крыш нет в коровниках. Встает ветврач: дай мне! Телята под открытым небом. Замерзнут зимой. Птичница орет: куры дохнут! Без навеса не несутся! Задумался отец, а парторг ему подсказывает: Семеныч, отдай фанеру в стройцех. Сделаем из нее аэроплан и улетим из этого колхоза к едрене матери!

Сзади и поблизости прыснули смехом, докладчик начал заикаться, замирать в паузах, молодец в президиуме дернулся и, сурово взглянув в зал, схватился за карандаш стучать, но остановился. Из-за занавеси на сцене к президиуму вышел кривоногий и низенький, с сединой в голове крепыш и, переваливаясь с ноги на ногу, заковылял к столу.