Книга Скелет за шкафом. Парижский паркур (сборник) - Юлия Кузнецова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я подпрыгнула, завопив:
– Он живой?!
Девица как-то странно хрюкнула, прикрыв рот салфеткой.
– Что ты вопишь? – возмутилась Ника, хотя у нее на лице тоже сначала отобразилось удивление. – Он просто… неразделанный.
– А чем мы будем его разделывать?!
– Но вот же, – Ника взяла со стола увесистый орехокол.
– Can I help you?[89]– спросил официант.
– No, thanks, – гордо сказала Ника, – мы же не плебеи какие-нибудь…
Девица, забыв о художнике, который по-прежнему что-то бормотал о картинах, уставилась на нас. А я – на краба. Он был большой, красный, пухлый, с торчащими во все стороны клешнями, покрытыми короткими волосками. На лбу поблескивали черные глазки. Я взяла вилочку и осторожно постучала по его панцирю.
– Думаешь, он скажет тебе «bon appйtit»? – прошептала Ника.
– Нет, но…
– Да что такого страшного?!
Ника схватила краба, прищемила ему клешню «орехоколом». Щелк!
– Упс, – пробормотала Ника, заглядывая внутрь клешни, – что-то тут ничего нет. Никакой мякоти!
Я вздохнула. Взяла свой орехокол.
– Прости, друг, – пробормотала я, – но уж очень есть хочется.
И попыталась оторвать клешню. Орехокол скользнул по влажной клешне вниз. Ну-ка, еще разок! Я надавила. Без толку. Он из бетона, этот краб, что ли?!
Я снова надавила, клешня хрустнула, и вдруг брызнул сок – прямо мне на белую толстовку. Я с ужасом посмотрела на розовое пятно. Ника пожала плечами. На ее груди болталась салфетка. Сама Ника успешно оторвала вторую клешню и теперь оглядывалась в поисках соуса. Я посмотрела на обломки своей клешни, отложила. Заглянула крабу под панцирь.
Там оказались мерзкого вида коричневые пластины. Меня даже передернуло. Вдобавок так вкусно пахло мясом из горшочка художника, который, позабыв о всех приличиях, вымазывал соус остатками багета, который не доела девица.
Сама девица смотрела на нас во все глаза.
Я снова взяла клешню и вилку. Попыталась выковырять из нее хоть что-то. У меня получилось, и я поскорее отправила в рот бело-розовый кусочек. Он был таким крошечным, что я проглотила его, не ощутив вкуса. Поняла только, что он был соленым. М-да, наши крабовые палочки гораздо вкуснее, а главное – их так много в упаковке!
Но делать подобные заявления при Нике я не решилась. Так и не найдя соуса, она с сосредоточенным видом тоже вытащила микрокусочек и теперь занялась второй клешней.
Я тоже взялась за вторую. Орехокол не сдавался. Он скользил, хрустел не в тех местах, а как только я нашла правильное место, клешня, щелкнув, отскочила и вдруг отлетела в сторону, попав на колени к дядьке-художнику.
Девица расхохоталась. Я вскочила и в сердцах завопила:
– Хватит! Я больше так не могу!
Выхватила кошелек, бросила деньги и побежала к выходу. Вслед мне несся крик художника:
– Ты находишь это смешным?! Может, и меня ты находишь смешным? Я давно заметил, что ты не слушаешь меня!
– Да тебя скучно слушать! И кормить меня лучше надо! – ответила девица. – А хлеб я могу и сама купить.
И она, цокая каблуками, выскочила из ресторана вслед за мной и скрылась в магазине напротив.
Последней вышла Ника.
– Между прочим, – начала она, – у краба много клешней. И в конце концов…
– И в конце концов можно было съесть панцирь и мягкие мерзкие пластины! Но я этого делать не буду! А еще из-за нас люди поссорились, слышала? Сплошное огорчение – эти твои крабы!
Ника поджала губы, но возразить ей было нечего. И тут отворилась дверь магазина напротив, и вышла та самая девица художника. Она откусывала от огромного багета, завернутого в бумагу. Под мышкой она держала еще два. Увидев нас, она улыбнулась и подмигнула:
– Спасибо, девчонки! Давно я мечтала избавиться от этого зануды, да только не хватало как-то запалу. А вы классные! Вот, это я вам купила.
И она протянула нам хлеб. Сказать, что мы набросились на него с жадностью, – ничего не сказать.
На дверях «Багета» по-прежнему висела табличка «Закрыто». Обеденный перерыв у них явно затянулся.
– Давай-ка не будем к ним ломиться, – решила я, с содроганием вспомнив погоню на Монмартре, – дождемся Грея, заберем телефон, позвоним Жерому. А потом решим, что делать.
На лестнице нас ждал сюрприз. Доминик, одетая в бежевый плащ и какую-то идиотскую кепку с ушками, сидела на лестнице с блокнотом. Я присвистнула. Доминик и правда превратилась в Шерлока Холмса!
Она объяснила, что следит за передвижениями мадам по дому.
Пока, правда, неясно, зачем мадам наши фотографии и откуда (что гораздо важнее!) она берет по утрам вкусные теплые крепы! Но пока Доминик записывает, что и во сколько она делает. Вот, если мы хотим посмотреть…
Но мы отказались, сославшись на усталость, и попросили Доминик продолжить расследование, а если она найдет что-то действительно важное – пусть разбудит нас хоть посреди ночи.
– С ума сошла? – пробормотала я, поднимаясь за Никой. – Она ведь правда разбудит.
– Да ничего она не найдет, – отмахнулась Ника. – Мадам – не дура, чтобы проворачивать свои делишки при этой Шерли Холмс. О, классный был фильм о Шерли, жалко, что старый, я бы туда на пробы сходила. Хочу скорее попасть в кино!
– А я хочу принять душ, – сказала я.
Мы открыли дверь в комнату и ахнули.
Наши вещи валялись на полу. Одеяла скомканы, простыни содраны с кроватей. На столах – и на письменном, и на трельяже – куча мала из вещей.
– Мадам совсем свихнулась?! – завопила Ника, бросая сумочку и кидаясь к выходу.
– Это не она, – мрачно сказала я, придерживая Нику за руку и подводя к своей кровати. На ней валялся мой альбом для рисования. Он был раскрыт, страницы – выдраны.
– Им нужен был рисунок, – сказала я, – и они его нашли. Я же дважды рисовала того мальчишку. Первый рисунок, вполоборота у стены, они забрали.
Ника села на кровать, уставившись на папку.
– Террибл. Импосибл.
– Это точно.
– Что будем делать, хани?
Я не успела ответить.
Доминик вошла к нам без стука и завопила, увидев беспорядок.
– What happened?!
Я пожала плечами. Вопрос был такой же идиотский, как и ее наряд. Разве не видно, что нас обыскали?!
– Have you seen somebody suspicious?[90]– подала голос Ника.
