Книга Прощённые долги - Инна Тронина

Грачёв, стоял на коленях и, упираясь грудью в спинку переднего сидения, смотрел на Андрея и про себя молился за него. Пылающего дома уже не было видно. Но песчаной дороге, по ямам от высохших луж, мимо садовых домиков, заборов, огородов, деревянных столов и вкопанных в землю скамеек Крафт вывел «Волгу» на шоссе. Тим почему-то был мрачен, и Филипп, который сейчас возился с Андреем, поднял на него глаза.

– Юльку жалеешь? – Он выпустил фонтанчик из шприца с новокаином. – Зря. Тоже мне, трепетная мать! Подруге своей нанесла пять ножевых ранений – очередного любовника к ней приревновала. Ту еле спасли, теперь на инвалидности. Так эта стерва ухитрилась судью замарьяжить. Он и вынес приговор всем на удивление. Дали ей «трояк», и с общим приветом. А тот Дон Жуан вообще условно хотел назначить. Правда, публики побоялся в конце концов, на рожон не полез. Парня своего Юлька на бабку кинула, не видела его уже год, наверное. Всеволод, ты-то хоть не рассоплишься?

– Туда ей и дорога, – кратко ответил Грачёв. – Филипп, давай сейчас к Горбовскому поедем, а?

Обер, по счастью, уже вынул иглу, а то сломал бы её. Андрей начинал понемногу шевелиться, и это очень радовало всех троих. Но нужно было решать, что делать дальше, потому что скрыть ночное происшествие было невозможно.

– Ты в своём уме? – удивился Готтхильф.

– Именно, что в своём, – ничуть не обиделся Грачёв. – Тут же темно, мы могли не все следы затереть. Кровь, конечно, на той тропинке осталась. Сам говоришь, дачники здесь ещё живут. Тоже молчать не станут. Не хватало ещё на нары сесть за всё это! Захар лично меня к тебе отправил, вот пусть и разделит ответственность. А то потом выяснится, что мы малость перебрали. А шеф – я не я, и кобыла не моя. Надо как можно скорее включить его в нашу компанию.

Филипп поил Андрея бренди. Тот уже мог глотать, но век не поднимал, не говорил ни слова. На счастье, ночное шоссе было пустынным, и все гаишники куда-то подевались, иначе у них возникла бы масса вопросов.

– И что ты предлагаешь? – заинтересовался Готтхильф.

– Как раз к четырём мы будем в городе. Захар живёт на Васильевском, на Морской набережной. Дорогу я покажу. Надо ему рассказать всё, без утайки. Я уверен, что полковник ничего предпринимать не станет. Наоборот, он поможет нам выкрутиться. Человек ведь он, а не зверь. Состояние Андрей в комментариях не нуждается. Заодно документы просмотрим, которые ты из сейфа достал. Если Захар сейчас всех нас не арестует, потом он этого не сделает тем более. Огласка будет не в его интересах.

– Что ж, разумно, – одобрит Готтхильф. – Тим, едем к полковнику.

В багажнике «Волги» лежали их автоматы, неиспользованные рожки к ним. А в салоне пахло аптекой, и кругом валялись битые ампулы, рваные упаковки от одноразовых шприцев и ватные тампоны. Обер сосчитал пульс и удовлетворённо откинулся на спинку заднего сидения.

– Сейчас очнётся. Молодец Андрей, как всегда. Да и мы все – фартовые ребята, – добродушно добавил он. – Сейчас надо перевязку на ожог наложить. А то грязь кругом…

Когда Готтхильф принялся за дело, Озирский открыл глаза. Долго, внимательно смотрел по сторонам, потом снова опустил веки и отвернулся. Это было так странно, что Филипп едва не выронил из пальцев марлю.

– Ты меня видишь? Узнаёшь? Как ты себя чувствуешь сейчас?

Андрей снова взглянул в лицо склонившемуся над ним человеку, но не выразил никаких эмоций и ничего не ответил. Улыбка сползла с лица Готтхильфа, и он пришёл в ужас. Препарат мог непредсказуемо повлиять на психику; и Озирский теперь вряд ли останется нормальным. В светлых глазах с постепенно сужающимися зрачками создатель ядов не замечал ни мысли, ни малейшего признака сознания.

– Что? Не узнаёт? Да не может быть! – Грачёв поспешно перегнулся через спинку сидения. – Андрей, ты очнулся? Ну, слава тебе, Господи! Тебе очень больно?

– Севыч?.. – На сей раз Озирский оказался более понятливым. Он несколько раз кашлянул, и голос его окреп. Челюсти Андрея, к огромной радости Готтхильфа, разжались. – Ты откуда здесь?

Андрей повёл глазами на потолок, с молочно-белой лампочкой под прямоугольным плафоном, на покрытые коврами и простынёй сидения.

– Кстати, где я? Мы куда-то едем?

– Едем в город, – просто ответил Грачёв. – Окно открыть? Тебе душно?

– Да, не мешало бы. – Озирский попробовал приподняться.

Он густо зарос, щёки глубоко ввалились. Глаза сделались ещё больше, чем были всегда, а ресницы и упавшие на лоб волос слиплись.

Филипп и Всеволод переглянулись, ничего пока не понимая. Одного из них Озирский признал сразу, другого же словно вычеркнул из своей жизни.

Тим, не оборачиваясь, спросил:

– Ну как, живой? Порядок?

– Да живой он, живой! – растерянно сказал Филипп. – Только не понимаю, почему так странно себя ведёт. Наверное, видеть меня не может после всего. Севку-то, вон, сразу узнал…

Грачёв тем временем открыл окно, помог Андрею сесть. На груди Озирского ярко белел марлевый треугольник, закреплённый полосками лейкопластыря. Снизу, до пояса, Андрей был прикрыт байковым одеялом.

– Голова не кружится? Можешь сидеть? – Грачёв довольно-таки глупо хихикал, но ничего не мог с собой поделать.

– Да могу, могу, успокойся! – Андрей глубоко дышал, оглядывался и никак не мог узнать эту машину. Но глаза его уже смеялись, и болезненный туман в зрачках быстро таял. – Ещё ночь, что ли? Который час?

– Без двадцати четыре. Скоро утро. – Готтхильф взял Андрея за руку. – Давай, я тебе хоть кисти обработаю, чтобы ты ими никого не пугал. Потерпи ещё немного.

Андрей позволил делать со своими руками всё, что заблагорассудится, но по имени Готтхильфа не называл и вообще старался на него не смотреть.

– А банда где? – Озирский всё искал глазами кого-то. – Элеонора, Мамедов, Татарин…

– На том свете, – коротко ответил Всеволод. – Ты курить хочешь? Не вредно ему это будет, а, Филипп?

– Ничего, пусть курит, если тянет. Ты что, обиделся на меня, Андрей? – Готтхильф всё-таки хотел выяснить отношения. – Я не виноват в том, что мой препарат проверяли на тебе. Со мной такого уговора не было.

Грачёв помог Озирскому зажечь сигарету. Тот жадно затянулся, пытаясь разобраться в окружающей обстановке. Потом увидел, что по-прежнему раздет, только прикрыт одеялом, но уже не забрызган кровью. Почувствовав неловкость, он повертел головой, будто бы надеясь увидеть где-то свои вещи.

– А барахло моё где? – спросил Андрей немного погодя. – Чего это я голяком тут сижу?

– Всё в багажнике, не волнуйся. – Всеволод достал ещё одно одеяло. – Пока вот это накинь, если холодно.

Филипп вдруг понял, в чём дело. Набросив на плечи Озирского шерстяной плед, он осторожно заглянул в лицо спасённому им уже во второй раз человеку.

– Андрей, я тебе не кажусь. Ты этого боишься? Так вот, знай – ты действительно свободен. Всё происходит наяву. Мы успели вовремя.