Книга Темная сестра - Грэм Джойс

Начинают барабанить в дверь. Снова. Потом слышится треск дерева, когда они вламываются внутрь. Ох, Белла. Треск дерева сменяется таким звуком, точно что-то разрывается, но не ткань, а неземное сияние, ведь она уже снова летит — туда, в бирюзовый свет!

Но она больше не Белла, когда они приводят ее на виселицу, и веревка больно сдавливает ей горло. Виселица и толпа, пришедшая поглазеть. Лица. Она узнает лица в толпе. Свет исчезает, когда капюшон опускается ей на голову, ее ноги отталкиваются от табурета, и она качается, да, качается, а маленькая толпа издает возглас ужаса и замолкает, ведь ее позвонки не сломались — только шею натерло пенькой веревкой. Она раскачивается, задыхаясь, и тогда в толпе раздается ропот, а потом тишина, и веревку обрубают.

Шотландский способ, говорят они, шотландский способ, и выставляют ее напоказ с обнаженной грудью, и клеймят ее грудь каленым железом, а толпа насмехается и плюет в нее. Ее ведут на площадь, где она видит их, подносящих вязанки хвороста к столбу. И снова лица, которые должны быть ей знакомы. Женщины, высоко поднимающие вязанки хвороста, — она их знает! Две рыжие женщины и еще одна старуха со складками кожи на горле — точно бородка у индюка.

Когда она приближается, старуха плюет в нее, проклинает, толкает на гору вязанок. Растерянность. Предательство. Мужчины оставляют ее, передав в руки женщин: те плюются, проклинают ее, а эта старуха усердствует больше всех, подбирается к ней поближе и грубо с ней говорит, но втихаря сует ей что-то в руку. «Вот, маленькая сестра, — шепчет старуха, чье судорожное дыхание выдает ее собственный страх, — вот, маленькая сестра». А сует она ей выжимку сонной одури, белладонны, которая станет ее единственным спасением в огне. И вот среди пыток она находит утешение, зная, что сестры ее не предали; она сгибается в три погибели, чтобы незаметно проглотить белладонну, а старая женщина делает вид, что бьет ее и осыпает проклятиями.

Да, теперь ей уже не нужна помощь, и единственное, что ее тревожит, — это цепь. Как же она передаст цепь, если они не позволяют маленьким сестрам подойти поближе? Как споет она песню смерти одной из них? Две тысячи лет, и цепь разорвется? И как же она, Аннис, сможет умереть без «Колыбельной смерти»? О маленькие сестры! О маленькие сестры! Мое сердце — маленькая птица! Вырвите его из моей груди!

И конечно же, есть сестры, высоко поднимающие вязанки хвороста, чтобы сжечь ее! И есть другие, кого она должна знать. Вот седовласый священник, чье имя должно быть ей известно: он проклинает ее с колоколом и книгой[4]. И есть другой человек, чья постель ей хорошо знакома, — он подносит факел, чтобы поджечь хворост. Кто эти мужчины?

Сонная одурь оказывает свое действие, отуманивает чувства, закрывает ее глаза — слава маленьким сестрам, которые не оставили ее в этот час! И хотя языки пламени лениво лижут хворост у нее под ногами, а снизу поднимаются плотные серые столбы дыма, она видит, как сестры смотрят, смотрят молча, пока остальные вопят; имена, которые она должна знать, имена, сбивающие ее с толку, старшая Лиз, рыжая Белла, а вон та, с огненными волосами, поворачивается к ней — это Мэгги!

Смятение! Белладонна одурманила ее чувства. Как такое может быть, если Мэгги — это она? Я Мэгги, нет, я Аннис. Белладонна. И тут острый запах горящего каштана касается ее ноздрей. Каштан! Сестры! Они знают!

Пламя гаснет. Она все еще жива, огонь ее не тронул. Ропот и страх толпы. Они снова поджигают вязанки каштановых веток. Во второй раз появляется дым, а огня нет. Сестры! О эти сестры!

Три раза поджигают хворост. Он тлеет, над ним извиваются толстые, едкие змеи дыма, но огня нет. Три раза. Сестры знают, что делают, укладывая поверх остальных вязанок сладкий каштан, — он не будет гореть! «А каштан — чадит едва» — кому лучше всего известны тайны деревьев? Сестры вызволили меня из западни! Сестры спасли меня от огня! Придите же ко мне, и я передам вам цепь! Из-за белладонны я чувствую, что устала от этого мира, и ради вас, только ради вас я готова. Придите же те из вас, кто девствен, и дайте мне запечатлеть на ваших губах колыбельную смерти и ухода! В дыму и смерти я пою песню!

Аннис! Мэгги!

Но они не могут подойти ближе, ведь тогда они выдадут себя, эти сестры. Однако худшее еще впереди. Она теряет сознание, ее отвязывают от столба, причем многие теперь боятся к ней прикоснуться. Они думают — что за трюки? Что за плутовство? Что за сделка с демонами?

Седовласый священник. Он приближается: колокол и книга. У него дрожит голос. Да будет так. Если она настолько противится смерти, похороните ее заживо. Говорят, что она может проклясть? Так отсеките ей руку и ногу, чтобы она ни на кого не могла направить свое проклятие! Говорят, что она передает волшебные слова себе подобным? Так наденьте на нее уздечку, чтобы лишить ее дара речи. Говорят, что она способна летать. Так похороните ее, и тогда даже крылья не смогут ей помочь! И сохраняйте ей жизнь, чтобы она умерла заживо! Сделайте это во имя Господа!

И они отсекают ей руки и ноги и прижигают окровавленные обрубки каленым железом. Они надевают уздечку ей на голову, и острый шип пронзает ее язык. Они втискивают ее в маленький ящик и закапывают, оставив трубку, куда поступают вода и воздух, чтобы продлить ее мучения на много дней и ночей.

А ночью приходят храбрые сестры и нашептывают ей слова, хотя она не может им ответить, и впрыскивают ей в рот эликсиры, чтобы облегчить ее страдания. И они закапывают в землю лунные пластины и кинжалы и просят, чтобы Геката вмешалась и уберегла ее сердце от ненависти. Но снадобья и мучения сбивают ее с толку, сводят с ума, и вот однажды ночью приходит одна из них, сестра. Сестра шепчет ей, шепчет странные слова в самый черный для нее час, редкие слова в самую мрачную ночь ее страданий.

— Я пришла к тебе, — изрекает голос. — Я Мэгги, и я избавлю тебя от уздечки времени.

Мэгги очнулась внутри веревочного круга в объятиях Эша. Она дрожала и плакала. Эш закутал ее в свою белую рубашку.

— Я была там, Эш, — рыдала она, — я все видела.

— Ты вернулась. Ты жива. Все хорошо.

Эш очнулся чуть раньше, чем Мэгги. Придя в себя, он понял, что Мэгги все еще без сознания, но плачет. Возможно, она спала, но даже в бессознательном состоянии ее сотрясали глубокие, горестные рыдания. Он попытался привести ее в чувство. Потом нашел, во что ее закутать, снова вступил в круг и стал баюкать ее в объятиях, пока она не пришла в себя. Он заставил ее выпить немного воды.

— Я смотрела. Я видела все. И в то же время я была Аннис. Я была и Мэгги, и Аннис одновременно.

— Выпей это.

— Она была одной из тех, кто невинен, Эш. Они изменили ее. Я знаю, чего она хочет. Они сделали ей больно — ох, до чего же больно!