Книга Великая огнестрельная революция - Виталий Пенской

Однако эта традиция уже не годилась для XV в. Никакого «прорыва» или хотя бы явных признаков его в начале XV в. в военном деле Северо-Восточной Руси заметно не было. Если в Западной Европе в это время завершался переход от традиционной феодальной милиции к армиям, состоящим преимущественно из наемников, отличавшихся более высоким уровнем профессионализма и технической оснащенности572, то в Северо-Восточной Руси эта тенденция была незаметна. Необходимые для этого условия не сложились в силу целого комплекса как объективных, так и субъективных причин. Ордынское нашествие конца 30-х – начала 40-х гг. XIII в. усугубило общий кризис Древней Руси и привело, в конечном итоге, к замедлению темпов социально-экономического и политического развития Северо-Восточной Руси – ядра будущего Российского государства. Экономическая отсталость, обусловленная к тому же и явно недостаточными природными ресурсами, не могла не оказать негативного воздействия и на развитие военного дела северо-восточных русских княжеств573. Она налагала ограничения на политику военного строительства русских княжеств и способствовала определенной его архаизации, консервации наиболее древних форм его организации.

Русские князья не могли иметь в своем распоряжении ни многочисленного слоя служилых землевладельцев, ни нанимать свободных воинов-профессионалов – рынка наемников на Руси попросту не существовало. Поэтому созыв в случае необходимости городской милиции был неизбежен, и сосуществование ополчения, набранного из простонародья, с небольшими профессиональными княжескими дворами, было неизбежной и практически единственно возможной формой организации вооруженных сил Северо-Восточной Руси в то время.

Видимо, стоит согласиться с мнением А.Н. Кирпичникова, который писал, что «военная катастрофа в середине XIII в. и связанная с ней общенародная борьба против поработителей в большей мере нарушила дружинную кастовость войска и открыла в него доступ самым разным слоям общества, в том числе смердам и сельским ополченцам…»574. Но с точки зрения общеевропейской тенденции развития военного дела такой шаг выглядел очевидным отступлением назад, возвратом к принципам военной организации XI–XIII вв. – пригодность ополчения для широкомасштабной войны с теми же татарами вызывает серьезные сомнения. В лучшем случае оно могло использоваться для обороны городов или же их осады.

Служилые люди, князья, бояре и нарождающиеся постепенно дети боярские, в силу своего профессионализма имели существенные преимущества над горожанами-ополченцами и по вооружению, и по умению воевать. Примером тому может служить случай, произошедший 3 июля 1410 г., когда 150 русских воинов под началом воеводы нижегородского князя Данилы Борисовича Семена Карамышева и столько же татарских всадников царевича Талычя взяли и дотла разграбили Владимир575. Однако эффективному их использованию мешали два обстоятельства. Во-первых, их было немного, а во-вторых, отношения между князем и его служилыми людьми строились на прежних, доордынских, договорных началах. Выступая на войну, великий князь брал в поход не только свой собственный «двор». Он также призывал в поход и своих союзников – удельных князей и бояр вместе с их «дворами». «Лица, жившие в вотчине боярина, зависели от вотчинника, но не от того князя, которому он служил. Бояре, служившие подручному удельному князю, – отмечал Н.П. Павлов-Сильванский, – выступая в поход с войском великого князя, шли особым полком под стягом удельного князя»576.

В такой ситуации сила и влияние князя во многом зависели от того, как будут развиваться его взаимоотношения со служилыми людьми. Не случайно идеал князя в конце XIV в. оставался тем же, что и в начале XI в.577. И в XIV в. князь обращался со своими воинами не как с подчиненными, а как с соратниками, что нашло отражение в русской литературе того времени578.

Летописи и сохранившиеся актовые материалы дают достаточно много свидетельств именно такого рода отношений между князем и его вассалами. Условия несения службы тщательнейшим образом оговаривались в договорных грамотах великих князей с их «меньшей братьей». Обе стороны внимательно следили за тем, чтобы ни в коем случае не произошло нарушения традиции, умаления чести и достоинства, нарушения складывавшихся десятилетиями, если не веками, формулировок, регулировавших отношения между контрагентами. Изменялось только содержание договоров в сторону его расширения и уточнения отдельных положений. Но суть соглашения, юридические формулировки оставались практически неизменными как во времена Дмитрия Ивановича, так и его праправнука Василия III. К примеру, в докончаньи Василия II с серпуховско-боровским князем Василием Ярославичем, датируемом январем-февралем 1433 г., было подробнейшим образом расписано, в каких случаях в поход надлежит выступать самому удельному князю, а в каких достаточно послать только лишь своего воеводу с ратными людьми. При этом в договоре оговаривался и порядок службы служилых людей великого князя и удельного князя вне зависимости от того, где они владеют участками земли. Примерно так же обуславливалось и участие галицкого князя Василия Юрьевича в походах Василия II579.

Относительно независимое положение бояр и других служилых людей, право выбора ими своего сюзерена ярче всего выразила фраза из договора между Василием II и Василием Юрьевичем: «А бояром и слугам межи нас вольным воля…»580. И такое положение будет сохраняться еще достаточно долго, вплоть до самого конца XV в. и даже в 1-й трети XVI в. Еще в 1531 г. в договоре между Василием III и дмитровским князем Юрием Ивановичем указывалось, что «…бояром и детем боярским, и слугам промеж нас волным воля…»581.

Можно ли было в таких условиях рассчитывать на быструю мобилизацию всех (выделено нами. – П.В.) сил, которыми располагали русские земли в начале XV в.? На наш взгляд – нет! Конечно, формально система всеобщей воинской повинности, введенная ордынцами на территории Великого Владимирского княжества, продолжала действовать582. Но для того, чтобы реализовать ее, нужно было особое стечение обстоятельств. В этом случае можно провести аналогию с Францией времен начала Столетней войны. Как отмечал Д. Уваров, «…власть средневекового короля была следствием «добровольного соглашения» феодалов и держалась лишь до тех пор, пока большинство ее признавало хотя бы пассивно, а меньшинство готово было поддержать активно, по приказу короля расправляясь с каждым из ослушников. Когда король принадлежал к утвердившейся династии и его авторитет носил «сакральный», безусловно признанный характер, столь же безусловно признавалось и его право на исполнение его приказов подданными, от простолюдина до герцога. Это теоретическое право превращалось в практическое, когда король обладал и личным авторитетом, твердым характером, опытом, знанием феодального права, взаимоотношений между вассалами и умением находить нужный тон с ними (выделено нами. – П.В.)…»583.

Всеми этими качествами обладали, к примеру, такие князья, как, например, московские Иван Даниилович, Дмитрий Иванович, Василий Дмитриевич, тверской Михаил Александрович и ряд других. Это позволяло, например, тому же Дмитрию Ивановичу московскому или его сыну Василию собрать значительную армию для действий в поле на непродолжительный срок, для решения конкретной задачи (выделено нами. – П.В.). Но не более того! Содержать большую рать ни один князь сколько-нибудь длительное время был просто не в состоянии, да и удерживать в повиновении вассалов, «меньшую братью», было крайне сложно, если вообще возможно.