Книга Сладкая горечь слез - Нафиса Хаджи

Пассажирами чартерного рейса из Дубая в Багдад были только члены нашей группы. Настроение то поднималось, то спадало, подобно морским волнам, — в диапазоне от созерцательной медитативной тишины до праздничной радости. Люди вели себя, как школьники на экскурсии, хотя паломничество предполагало скорбный настрой. Все делились лакомствами, передавали друг другу орешки, чипсы и шоколад. В минуты тишины я прикрывала глаза и словно слышала строки из дневника Криса, обнаруживая жутковатые аналогии нашего путешествия и его — в страну, где он служил, убивал и страдал.

Больше всего помнится, сколько приходилось ждать. Ожидание в аэропорту Дубая. Ожидание посадки в автобус, ожидание выхода из автобуса, очереди в туалет на остановках, ожидание опоздавших в холле отелей и во время самого паломничества.

Крис тоже провел много времени в ожидании — в Кувейте, в преддверии войны, становившейся все более неотвратимой.

Мы все еще торчим в Кувейте, — писал он. — Никаких сомнений в том, куда нас отправят. Всем понятно, что скоро начнется война. Это лишь вопрос времени. Но сейчас — ждать, ждать и ждать!

В группе были руководители — доктор Салман и миссис Валид. К ним можно было обращаться с разными вопросами — бытовыми и религиозными. Несколько человек, в хвостовой части салона, затянули ноха сразу после взлета. Вскоре к ним присоединились и остальные, стуча кулаками в грудь. Как в летнем лагере. Только песни вызывали слезы, а не смех. В перерывах они пели имена мучеников и других имамов, громче всех выкрикивая имя Али — первого имама, отца Хусейна. Дина, сидевшая рядом, шепотом поясняла мне непонятные места, пока ее не попросили спеть ноха. И голос ее заставил всех умолкнуть, так же как на меджлисе в Карачи.

Крис тоже пользовался возможностями своего голоса в Ираке.

Парни прозвали меня «мальчиком из церковного хора». Потому что я часто начинаю петь псалмы, и гимны, не отдавая себе отчета. Поддразнивают, но ни разу не попросили заткнуться. Так что, думаю, они не всерьез. Я пою наши песни, «Кристиана Марча», и старые, традиционные гимны. Иногда я и молитвы читаю, некоторым нравится, ребята смеются — Проповедник Марч. Вот так — Мальчик Из Церковного Хора и Проповедник Марч. Я смеюсь вместе со всеми, рассказываю, какие проповеди читают у нас в семействе. Кое-кто из них видел Дядю Рона по телевизору.

Посадка в Багдаде — чистый сюрреализм. Прямо на трапе нас встретили американские солдаты. Приказали построиться. Впервые я почувствовала, насколько похожа на всех остальных паломников из группы. Солдаты смотрели на меня точно так же, как на других. Недобро. Собаки обнюхали наш багаж и нас самих. Мы сели в автобус до терминала, один из солдат сопровождал нас. Кто-то восклицал громко и протяжно, остальные отвечали — Йа Али!

Солдат нервничал, вцепился в автомат, словно в любую секунду готов был выстрелить.

— Что это они орут?! — истерично выкрикнул он.

— Мы восхваляем имя нашего Имама, — объяснил доктор Салман.

Приоткрытый в изумлении рот солдата образовал правильную букву «О», но вряд ли парень что-нибудь понял. А мне в течение следующей недели придется привыкнуть к этим песнопениям. Но чем больше я их слушала, тем менее чуждыми они казались, становясь похожими на «аллилуйя» в церкви Гарден-Хилл.

Суета, шум, сутолока царили в здании аэропорта. Здесь было много американских военных. По лицам сразу видно, кто из них возвращается домой. И, думаю, если подойти поближе — никто из нас, разумеется, не предпринимал подобных попыток, держась на максимально возможном расстоянии, — по аромату их дыхания тоже. Уезжавшие, похоже, начали праздновать заранее, и нетрудно догадаться как: единственный отдел в магазине дьюти-фри — спиртные напитки. Новоприбывшие казались совершенно растерянными.

Первый пункт назначения — Кербела. Двенадцать часов на автобусе, хотя от Багдада это всего шестьдесят миль. Доктор Салман объяснил, что мы вынуждены избегать больших магистралей, так как они самые опасные. Лучше перемещаться окольными путями, проселочными дорогами, — это дольше, но спокойнее.

Наша группа разместилась в шести автобусах. Двигались мы очень медленно. Дороги были разбиты, несколько раз мы останавливались и пропускали американский конвой, еще чаще — на блок-постах. Доктор Салман предупредил, как вести себя во время проверки. Никаких фотоаппаратов, никаких телефонов в поле зрения. Если американские солдаты входят в автобус, ни в коем случае не разглядывать их, не пугаться, не огорчаться и не раздражаться, выполнять все приказы, открывать сумки и выходить из автобуса, если потребуют, не выражая недовольства. Американцы заглянули несколько раз — прошли по салону, сурово всматриваясь в лица. Я сразу же подумала про Криса, из-за которого оказалась здесь. И вновь поразилась, что никто из солдат не признал во мне американку. Было странно.

И один раз — страшно, когда солдат внезапно остановился и заорал на одну из женщин, которая забыла убрать видеокамеру. Он уже готов был отобрать камеру, женщина плакала, но тут подскочил доктор Салман, рассыпаясь в извинениях, и солдат вышел, что-то злобно бормоча себе под нос. Пока он не начал орать, я с трудом сдерживала желание встать, помахать ручкой: «Привет, ребята! Вы откуда? А я из Калифорнии!» Но после инцидента вжалась в сиденье, радуясь, что на меня не обращают внимания. Будь Крис среди этих вояк, интересно, узнал бы он меня?

Мы едем в Багдад, — писал Крис. — Наконец-то! Женщин на улицах почти не видно. А те, что встречаются, — все в черном. Люди, и мужчины и женщины, смотрят на нас с подозрением. Мы на них — так же. Наверное, они нас боятся. Я бы тоже боялся. В форме, на танках мы выглядим жутковато. Но, откровенно говоря, мы и сами напуганы.

На мне, как и на остальных женщинах, была черная абайя[138]. Нам всем пришлось привыкать к этой одежде еще в Дубае — так одеваются арабы, индийские и пакистанские женщины обычно такого не носят. Большинство женщин из нашей группы накрывали голову платком — он называется хиджаб, — но не абайя. Дина сделала вывод, что мы попали в исключительно религиозное сообщество. Да уж, наверняка. Трудно представить нерелигиозных людей, совершающих паломничество в зоне военных действий.

Все, у кого я спрашивала о возможной опасности, отвечали одинаково. Они не боялись. Они пребывали в мире и покое, в уверенности, что имам позаботится об их защите. И Бог. По пути в Кербелу мы часто видели на обочине сожженные автомобили. И разрушенные бомбами здания. А еще на асфальте виднелись длинные борозды — следы американских танков, мрачно объяснил переводчик.

Почти на месте. Еле добрались. Все время приходилось останавливаться и расчищать дорогу — взорванные машины, грузовики, обломки тяжелой техники. Многие дома разрушены. Наши бомбы добрались сюда раньше нас. Людей вокруг много, размахивают флагами.