Книга На распутье - Павел Дмитриев

Правильно Леня осенью предлагал упразднить комитет, ничего не скажешь. Тогда не согласился, пришлось сейчас тянуть этот бессмысленный воз. Впрочем, недолго осталось, после съезда устроим вместо КПГК наполовину декоративный комитет народного контроля[289]. Можно будет использовать для точечных, локальных действий. Жаворонкова поставим председателем, в помощь дадим Пашу Кованова. Сам он не справляется уже сейчас.

Шелепин удовлетворенно отхлебнул кофе из большой кружки и откинулся в кресле. Настоящая робуста, референт наловчился варить не хуже вьетнамцев. И не забывает, паразит, про сыр с маслом на батоне, от такого блаженства никакая диета не способна оторвать.

Далеко не первый раз Александр Николаевич принимал участие в съезде, да и не сильно это центральное мероприятие КПСС отличалось от бесконечной череды комсомольских и партийных сборищ. Стали прекрасно понятны все подводные камни. Десяти лет не прошло с тех пор, как сам ловил за рукав заблаговременно назначенных докладчиков, согласовывал в деталях вопросы, тезисы, лозунги… Вплоть до интонаций. Но в данном случае ситуация никак не хотела укладываться в привычные рамки.

Если ориентироваться исключительно на устав, то можно было видеть вполне понятные и демократические процедуры, ничем особым не отличавшиеся от подобных мероприятий в большинстве стран мира. Сначала партийные организации выбирали делегатов на съезд, который являлся высшим органом руководства. Собравшиеся делегаты-коммунисты избирали состав ЦК. Согласно уставу, тайным голосованием по каждой кандидатуре в отдельности. Затем вновь избранный ЦК должен был собраться на Пленум, там выбрать Первого секретаря, Президиум и прочие органы оперативного управления.

Вот, правда, реальность сильно отличалась от писаных правил. КПСС являлась единственной партией в стране и напрямую руководила не только правительством, но и вообще всем народным хозяйством. Соответственно, любая карьера в обход КПСС была исключена, даже беспартийный начальник цеха выглядел бы белой вороной, об уровне директора завода и говорить не стоит. Подобная фильтрация происходила в течение жизни чуть ли не двух поколений.

За такое время успела выстроиться четкая, дисциплинированная иерархия работников партаппарата. Не стесняющиеся высказывать свою точку зрения коммунисты перевелись еще на XVI съезде, когда была разгромлена правая оппозиция[290]. После этого дискуссий на съездах не возникало, они проходили скорее как хорошо срежессированный спектакль.

Что будет, если через пару недель одна из группировок резко раскачает лодку, не брался предсказывать никто. Серьезные разногласия внутри Президиума вполне могли привести к осознанию пятитысячной толпой своего немалого значения и права на реальный выбор. Это было непривычно и страшно. Всего-то достаточно потребовать реального и вдумчивого соблюдения устава с его практически безграничными возможностями к дискуссиям и тайным голосованием по каждой отдельной кандидатуре. Стоило остановить конвейер единогласного голосования по заранее выверенным в подковерных битвах спискам и вопросам, и кто знает, чем все закончилось бы[291].

Эту опасность понимали все и не горели желанием выносить на такой уровень разногласия внутри Президиума. Да что там, даже Пленум ЦК не стоило слишком глубоко посвящать в суть происходящего. Вот только чуть ли не впервые с начала тридцатых годов добиться монолитного единства не удавалось.

Шелепину не нужно было заглядывать во много раз перечерканные листочки на столе. Он только подтянул поближе кофе, вооружился свежим бутербродом и вытянул ноги, еще глубже откинувшись в кресле.

Из двенадцати членов Президиума ЦК сложились следующие группировки.

Во-первых, сильный центр, выступающий за спокойствие и стабильность. Это Брежнев, Суслов, Кириленко. При внешней малочисленности и слабости их позиции были неколебимы. Работая действующим Первым секретарем ЦК КПСС, Леонид Ильич успел проявить себя как неплохой, но не слишком строгий хозяйственник. Это очень устаивало секретарей обкомов. Искать иного руководителя они не собирались, а известного своей твердостью и принципиальностью Александра Николаевича прямо опасались. Особенно заметно это стало на уровне секретарей республик после истории с Грузией. Кто на самом деле стоял за историей, закончившейся самоубийством Мжаванадзе, было известно всем.

Во-вторых, «свои». Косыгин, Мазуров. К этой группе тяготели Демичев и Полянский. Первый поневоле после истории с отстранением Шелеста стоял на стороне Шелепина, второй всегда находился в прекрасных отношениях с Косыгиным и менять ситуацию не собирался[292].

В-третьих, на пенсию по состоянию здоровья собирался Шверник, ему было уже наплевать на всех. Подгорный потух, смертельно обиделся, да еще, по слухам, начал пить горькую. Последнее время он даже не приходил на заседания Президиума. Микояну также пророчили пенсию после его нерешительной, но заметной поддержки Хрущева, хотя он продолжал относительно успешно лавировать между основными игроками[293].Крепкий политический долгожитель, рекомендованный в наркомы еще Каменевым в начале двадцатых, Анастас Иванович среди рядовых партийцев обладал колоссальным авторитетом. Но среди нового поколения партаппаратчиков ЦК он выглядел сущим динозавром и особо не пользовался их поддержкой.

В стороне от этой борьбы стоял Геннадий Иванович Воронов. Он неприязненно (мягко говоря) относился к Брежневу, считал его неумным и слабым организатором. Но при этом почти ненавидел «комсомольцев», говорил об их лидере как об опасном сталинисте, мечтающем о возвращении авторитарных времен. Последние политические маневры Александра Николаевича не смогли ни на йоту поколебать этой позиции.

Среди кандидатов в члены Президиума можно было твердо рассчитывать на содействие Устинова. Щербицкий обещал нейтралитет или даже поддержку при условии перспектив на членство в Президиуме, он почти в открытую заявлял о своей готовности присоединиться к любому победителю. При невысоком кандидатском статусе Щербицкий был первым секретарем второй по величине республики, и его позиция могла изменить многое. Гришин и Рашидов однозначно поддерживали Брежнева, впрочем, это не меняло дела. Последний кандидат, Ефремов, слыл большим другом Хрущева. Во время смещения он оказался на Ставрополье, там и задержался надолго в качестве первого секретаря крайкома.