Книга Мефодий Буслаев. Свиток желаний - Дмитрий Емец

Голова подкатилась к ногам Дафны и остановилась. Один ееглаз смотрел в пол, другой, с вывернутым веком, – в потолок.

Губы головы зашевелились:

– Даф! Я в беде. Мне нужна твоя помощь! Следуй за этойголовой. Она подскажет тебе, где меня найти. Прости, что послал такогостранного гонца. Другого не было. Мефодий.

– Мефодий? Тебя послал Мефодий? Это он тебя сделал и оживил?

Голова не отвечала. Лишь вывернутое веко подрагивало.

Даф попыталась настроиться на Мефодия и ощутить еготелепатически – она это умела, в конце концов, именно она была его хранителем влопухоидном мире, а кто как не хранители имеют право проникать во всеобщее.Времени было в обрез. Мягкая голова прыгала у входа, упорно игнорируяДепресняка, который пытался броситься на нее.

Даф нервничала, и связь все время прерывалась. Она сумелатолько уяснить, что в данный момент Мефодий тоже несется куда-то. Перед егоглазами прыгают дома и проносятся, рассыпаясь горохом, чьи-то удивленные лица.Он запыхался, устал и не то догонял кого-то, не то от кого-то убегал.

Голова выкатилась в коридор и оттуда, через распахнувшуюсямистическим образом входную дверь, на лестницу. Даф едва успела схватитьрюкзачок с флейтой и зажать под мышкой вырывающегося Депресняка. Ну а дальше…дальше ей ничего не оставалось, как кинуться за головой.

Голова резво прыгала по ступенькам, не жалея ни лба, ниноса. На поворотах ее большие дряблые уши звякали о перила. У Даф с ее хорошиммузыкальным слухом и сложным ассоциативным рядом этот неприятный дребезжащийзвук пробуждал в памяти запах склизкого минтая, который приклеивается ксковороде, и она морщилась.

Заросшие кожей веки косились на Даф, проверяли, на месте лиона, и голова вновь начинала свои футбольные прыжки. Депресняк рвалсярасправиться с ней, выкручивался из рук и едва не придушил себя ошейником.

* * *

Мягкая голова бодро катилась по асфальту Большой Дмитровки.Она то мелькала в толпе, то оказывалась на проезжей части, где отважнолавировала между машинами. Пару раз мягкой голове не везло, и автомобилиотбрасывали ее на тротуар. Все с тем же сонливо-дебильным выражением головаударялась о стены, разбивала витрины, окна, фонари и, отпрыгивая, вновьвосстанавливала форму. Случалось, она налетала на прохожих и сбивала их с ног.Изумленные лопухоиды озирались, не понимая, что их опрокинуло. Кроме Мефодия,голову никто больше не видел.

Буслаев бежал. Лавировал в толпе. То прижимался к стенам, товыскакивал на дорогу, огибая множество лопухоидов, которые с пингвиньейважностью двигались из невнятного пункта А в другой, еще более невнятный пунктВ.

У доброй трети из них отсутствовали эйдосы. Это Мефодий, укоторого при появлении головы включилось истинное зрение, видел совершенноточно. И, несмотря на то, что эйдос был размером с песчинку, в груди у такихлюдей зияла огромная, едва ли не с кулак, дыра. У некоторых рядом с дырой можнобыло обнаружить игривый флажок: «Здеся был суккуб Адольфий» или «КомиссионерМариокак лапку приложил!». Флажок этот был нематериален, для самого лопухоиданезаметен, однако явно собирался остаться с ним до самой смерти.

Встречалось среди лопухоидов немало таких, эйдосы которых –хотя и имелись в наличии – заплыли жиром. Причем часто даже и у тех, ктовыглядел внешне поджаро или даже спортивно. От физического состояния телаэйдосы явно никак не зависели. Свечение таких эйдосов пробивалось сквозь жиредва-едва, точно какой-то циник засунул маленькую, от елочной гирлянды, лампу вкусок свежего сала. Захлебнувшись в жиру, такие эйдосы в ближайшее время должныбыли погаснуть, если, конечно, цепкая лапка комиссионера не ухватит их прежде,вставив взамен кокетливый флажок: «Ку-ку от суккуба Брюши!»

А Мефодий все мчался за головой. Он бежал так давно, чтомысли у него путались и там, где раньше были мысли, теперь остался один бег.Порой, выдохшись, он переходил на быстрый шаг и, устыдившись своей слабости,устыдившись, что этим предает Даф, вновь начинал бежать. «Я… иду… к тебе… напомощь, Дафна!» – повторял он, и каждое слово приходилось на выдох.

Клерки. Туристы. Толпа. Машины. Светофоры. Витрины. Синиеквадраты с номерами домов. Все смешалось и вертелось, точно подброшеннаякарточная колода. Раза три Мефодий терял голову из вида, и тогда лишь интуициявела его дальше.

Но и голова, ощутив, что оторвалась, замедляла свои вздорныепрыжки. Потерять Мефодия не входило в ее планы, а вот вымотать, лишить сил идыхания – почему бы и нет? Тут, пожалуй, было над чем задуматься.

Наконец голова свернула с Большой Дмитровки в невзрачныйпереулок и долго петляла по подворотням и дворам. А потом вдруг пошли заборы.Голова с места перемахивала их безо всякого напряжения. Мефодий же один разизмазал руки солидолом, в другой же – в ладонь ему впились колючки проволоки,которой кто-то, с любовью и заботой о человечестве, обмотал вполнеблагонадежный с виду заборчик.

И всякий раз, перед тем как перелезть через забор, Мефодийвынужден был перебрасывать вначале футляр с мечом, рискуя потом вообще не найтиего.

«Я прям какой-то Дункан Маклауд! Тот хотя бы меч подплащиком носил… Уппа! Уф!..» – отрывочно подумал он, забираясь на очереднойгараж-«ракушку», чтобы с ее крыши перемахнуть через бетонный, довольно высокийзабор.

Перемахнул, на секунду завис в вязкой бесконечностимгновенного падения, которое тотчас завершилось неприятной, но все же терпимойболью в пятках. Разгружая ноги, Мефодий упал на руки, еще раз ощутив боль – наэтот раз в содранной ладони. Зная, что если начнет теперь жалеть себя, то этобудет надолго, Буслаев сразу вскочил, готовясь продолжать бег.

Он стоял на небольшой, огороженной глухим забором площадке.В центре помещался старый двухэтажный дом, идущий под снос. На первом этажеокна дома зияли черными провалами, однако на втором почти везде сохранилисьстекла. Доносившиеся с той стороны забора звуки города были смазанными иотдаленными. Здесь, у старого дома, пространство существовало уже по своим,иным законам.

Голова ждала Мефодия в десятке шагов. Она никуда уже неспешила. Нос головы вмялся и ушел в сторону, одно ухо потерялось. Скулы былисмазаны и стерты. К мягкому лицу прилипли окурки и другой мусор. Способ перемещенияа la Colobok явно оказался не самым надежным и экономичным в городскихусловиях.

Скосив на Мефодия уцелевший глаз и обнаружив, что он тут, наместе, голова с явным усилием откатилась к крыльцу двухэтажного дома и, едвакоснувшись ступеней, с величайшим облегчением рассыпалась серой гниловатойтрухой. Ее путь завершился.