Книга Судьба попугая - Андрей Курков

— А мы тут… чуть до крика не дошло, — снова, уже усевшись на свой табурет, заговорил Захар. — Хорошо, что ты пришел, а то ж вдвоем только мечтать хорошо, а серьезно не поговоришь!

— А о чем вы поспорили? — спросил ангел.

— Про любовь, — сказал Захар. — Я вот говорю, что любовь — это как бы все, ну жизнь, радость, тепло. А он, — и Захар кивнул на однорукого, — только об одном! Говорит, что любовь из-за баб возникает! Понимаешь?

Ангел кивнул и задумался.

— Я вот, скажем, — добавил Захар, — печи класть люблю, так при чем здесь бабы?. Знаешь, когда придумаешь такой дымоход с завитушками, потом построишь его и вдруг видишь, что все получилось, и тяга есть, и прогрев… Вот с чем такое чувство сравнить? А?

Петр вздохнул тяжело, покосился обиженно на Захара. Снова вздохнул.

— Ну чте у тебя в жизни от баб было? — обернулся Захар к Петру. — Что там Глашка твоя? У ней уже три красноармейца после тебя было! Какая ж это любовь! Это ж предательство сплошное. То ли дело печь — хорошая печь пятьдесят, а может, и сто лет простоит, если к ней по-человечески, с любовью. А выпал вдруг кирпич — взял, вставил его обратно, починил, и она дальше топит…

Ангел хоть и не хотел, а о Кате задумался. И хоть ясно было ему, что вроде бы и не было здесь между ними никакого предательства, ведь и общего у них было всего-то чуток — какое-то невидимое душевное тепло, взгляды да разговоры, ну еще один вечер у реки, который как бы и черту подвел. Не то, что у Глашки с Петром — у них ведь даже ребенок есть.

— Ну что ты молчишь! — нетерпеливо выговорил Захар. — Или тоже о бабах думаешь? Разве вышло у тебя с училкой, а? А она теперь вот с гармонистом вместе поет по вечерам, тут, у речки…

Ангел, услышав это, оторопел. Неужели, подумал он, все видели его переживания, неужели кто-то говорил о нем и о Кате?

— Вот были бы все люди как звезды — чистые, тогда б уже и спорить не надо было, — не дождавшись от ангела участия в разговоре, произнес Захар. — Как в небо поглядишь — каждая на своем месте, и никаких там шевелений, чтоб одна звезда сначала к одной, а потом вдруг к другой! Вниз — это да, сорвалась и шурух! Это может быть и с горя. А так нет1 Всякая на своем месте, и вот из-за такого постоянства любовь и возникает, а у нас тут что? И строго посмотрел Захар на однорукого Петра. Слова коптильщика о звездах сразу отвлекли мысли ангела. И задумался он уже о другом, задумался о постоянстве и верности, которых за все пережитые годы на этой земле еще не встречал. Хотя то тут, то там возникала то верность, то привязанность, а может быть, и любовь, но все это казалось чем-то временным.

«А горбун-счетовод?» — сам себе вдруг возразил мысленно ангел.

Но тут же и этому возражению сам же мысленно и возразил, ведь видел он счетовода почти постоянно с его сыном-горбунком Васей, а лица его жены припомнить не мог, и не мог припомнить также, когда он их всех втроем в последний раз видел.

Петр вдруг поднял голову, повел носом, принюхиваясь.

И Захар тут же насторожился, отвлекся от звезд, засевших в его мыслях. Привстал.

— Кажись, готово, — сказал и, отодвинув табурет, вышел из-за стола.

Петр тоже встал и следом за Захаром пошел. Остался ангел один за столом. Где-то рядом, за стенкой, слышались приглушенные звуки работы и разговоров.

А на столе горела свеча. Воск у нее был грязно-желтый;

Видно, плавился он плохо, поэтому и огонек был слабым.

Ангел пальцем отковырнул немного воска вокруг фитилька, и маленькое пламя засветилось веселее и ярче.

Глава 31

Поезд приближался к Москве. Позади оставались сотни километров, два десятка выступлений в честь Великой Победы. Позади оставалась война.

Пыхтел паровоз, тянувший за собой всего лишь три вагона. Въезд в Москву из тыла без особого разрешения был еще запрещен, и, может быть, поэтому в одном из трех вагонов находилось всего лишь два пассажира: Марк Иванов и Парлахов. Ехал в этом вагоне, конечно, и попугай. Вагон был постройки начала тридцатых, купейный. Все было хорошо, только не было проводника, и за кипятком приходилось ходить в соседний вагон, где трое военных перевозили в Москву чье-то тело.

Вернувшись в очередной раз из соседнего вагона с полным чайником кипятка, Марк опустился на свою полку и задумчиво вздохнул.

— Я тоже как-то раз влюбился… — признался он Парлахову, продолжая начатый еще три дня назад разговор. — Может, я и сейчас влюблен… Она такая красивая. Работала раздатчицей в столовой Московского водопровода. Надо будет пойти туда, когда приедем…

— Счастливый ты человек, Марк! — сказал Парлахов. — Может, ты еще женишься на ней… А я, наверно, никогда не женюсь…

— Почему?

— Подписку давал, когда шел работать в ЦК. Можно, конечно, писать рапорт, чтобы разрешили, но как-то неудобно… Сейчас в стране столько работы будет, а я свои личные дела, скажут, ставлю выше государственных… Не знаю…

На вокзале комендант проверил документы у прибывших и отпустил их в город. Спасибо инструктору Урлухову из ЦК — вовремя он все организовал. Перед тем, как попрощаться, Марк и Парлахов обменялись телефонами. Парлахов пообещал позвонить на днях и пригласить Марка с Кузьмою в гости, все-таки всю войну вместе прошли.

От вокзала Марк шел пешком. Он видел, как Парлахова забрала машина, но в обиде не был — жил он недалеко, полчасика пешком — и дома.

На улицах, заполненных пешеходами, слышался немецкий говор. Марк, каждый раз услышал иностранное слово, озирался испуганно. Открыв ключом дверь в свою квартиру, он чрезвычайно обрадовался, найдя все в целости и сохранности, но под довольно толстым слоем пыли. В квартире было сумрачно из-за несколько лет не мытых окон. Оставив клетку с Кузьмой на столе в кухне, Марк наполнил таз водой — из кранов шла только холодная, но ведь шла! — взял тряпку и направился первым делом в комнату мыть окна.

Потом он вытер пыль и уселся в кресло. Окна были открыты, и спертый дух закрытого помещения выветривался быстро.

На улице перекрикивались по-немецки.

Потом сверху, с неба, донеслось рокотание низко летящего самолета.

Что-то подсказывало Марку, что послевоенная жизнь будет отличаться от довоенной.

Некоторое время спустя он набрал телефон Урлухова.

— Алло? Урлухов слушает! — прозвенел на другом конце провода такой знакомый голос. — Говорите!

— Добрый день… Это Марк Иванов звонит…

— А-а! С приездом! Как Кузьма?

— В порядке… Мы только сегодня приехали… Спасибо за помощь!

— Как у Кузьмы после ранения? Как крылышко?

— Хорошо все… Я за ним ухаживаю… Вы знаете, товарищ Урлухов, я только что в квартиру вернулся, то есть мы с Кузьмой… Тут нечего есть, а я не знаю как теперь…