Книга Большущий - Эдна Фербер

удобнее, если бы вы пришли ко мне в контору и поговорили бы со мной. – Нечего потакать ее глупостям.

Ее голос:

– Конечно, если вам так удобнее. Просто я думала, что второй вариант сэкономит нам обоим время. Я приду в четыре тридцать.

Она говорила неторопливо, тихо и отчетливо. Приятный голос. Спокойный.

– Очень хорошо. В четыре тридцать, – отчеканил Дирк и бросил трубку.

Только так с ними и надо. Ох уж эти сорокалетние растрепанные тетки с пачкой рисунков под мышкой! О приходе сорокалетней растрепанной тетки с рисунками под мышкой ему сообщили ровно в четыре тридцать. Дирк, до сих пор пребывая в некотором раздражении, заставил ее прождать в приемной еще пять минут. В четыре тридцать пять в его кабинет вошла высокая изящная девушка в прелестном жакете из каракульчи, отороченной мехом юбке и черной шляпе, такой одновременно простой и элегантной, что даже мужчина был способен опознать ее французское происхождение. Папки под мышкой у девушки не было.

В мужском сознании Дирка пронеслась череда совсем не деловых мыслей: «Черт!.. Какие глаза!.. Вот именно так девушка должна одеваться… Выглядит усталой… Нет, все дело в глазах – вроде утомленные… Хорошенькая… Нет, не то чтобы хорошенькая… Но все-таки…» Вслух он сказал:

– Очень мило с вашей стороны, мисс О’Мара. – Потом подумал, что это звучит слишком вычурно, и коротко предложил: – Присядьте.

Мисс О’Мара села. Мисс О’Мара взглянула на него своими усталыми синими глазами. Мисс О’Мара молчала. Она смотрела на него вежливо, спокойно и сдержанно. Он ожидал: сейчас она скажет, что обычно не ходит в конторы, что для разговора с ним у нее есть только двадцать минут, что сегодня тепло или холодно, кабинет красивый и вид на реку великолепный. Но мисс О’Мара продолжала вежливо молчать. Поэтому заговорил Дирк – и весьма торопливо.

Для Дирка де Йонга это было что-то новое. Обычно первыми разговор с ним начинали женщины, и они были красноречивы. Тихие дамы из-за его молчания становились разговорчивее, а разговорчивые болтали без умолку. Если он успевал сказать одно слово, то Паула за это же время произносила сотню. Но сейчас перед ним была женщина еще более молчаливая, чем он. Ее молчание не было ни грустным, ни тяжелым, но тихим, сдержанным и спокойным.

– Я расскажу вам, что именно мы хотим, мисс О’Мара, – начал он.

Когда он закончит говорить, она наверняка сразу же предложит ему три или четыре варианта. Так поступали другие художники. Но после его объяснения она сказала:

– Я подумаю пару дней, пока работаю над другим заказом. Я всегда так делаю. Сейчас у меня реклама оливкового мыла. А за вашу я смогу взяться в среду.

– Но мне бы надо посмотреть, то есть я хочу понять, что вы собираетесь рисовать.

Она думает, что он собирается позволить ей начинать работать без его одобрения?

– Все будет в порядке. Но если хотите, заходите в студию. Работа займет, наверное, около недели. Моя студия на Онтарио-стрит в старом здании. Вы его узнаете по камням, которые выпали из стен и валяются на тротуаре.

Она неторопливо широко улыбнулась. Зубы красивые, но рот слишком большой, подумал он. Однако сама улыбка милая и приятная. Он улыбнулся в ответ в светской манере. И снова перешел на деловой тон. Весьма деловой.

– Сколько вы хотите… каков ваш… что вы рассчитываете получить за этот рисунок?

– Тысячу пятьсот долларов, – ответила мисс О’Мара.

– Какая чепуха!

Он посмотрел на нее. Может, пошутила. Но она не улыбалась.

– То есть вы хотите тысячу пятьсот долларов за один рисунок?

– За такой рисунок – да.

– Боюсь, мы не сможем столько заплатить, мисс О’Мара.

Мисс О’Мара встала.

– Такова моя цена.

Она нисколько не смутилась. Он понял, что еще никогда не встречал такого естественного спокойствия. Это он, а не она, перебирал все, что попалось под руку на столе – ручка, лист бумаги, пресс-папье.

– До свидания, мистер де Йонг.

Она дружески протянула ему руку. Он взял ее. Волосы у мисс О’Мары были золотистые, без блеска, собранные в большой низкий узел на затылке. Он держал ее руку, а она смотрела на него усталыми глазами.

– Что ж, если это ваша цена, мисс О’Мара. Я не был готов столько платить… но, вероятно, у вас обыкновение назначать богатым клиентам безумные цены.

– Не более безумные, чем те, что назначаете вы своим богатым клиентам.

– И все же полторы тысячи долларов – это очень большие деньги.

– Я тоже так думаю. Но для меня все, что больше девяти долларов, уже очень много. Видите ли, мне платили по двадцать пять центов за эскизы шляп для Гейджа.

Она, несомненно, была привлекательна.

– Но теперь-то вы многого добились. Вы успешны.

– Добилась? Боже, ничего подобного! Я только начинаю.

– А кто-нибудь получает за рисунок больше, чем вы?

– Думаю, никто.

– Ну так значит…

– Значит, еще минута, и я начну рассказывать вам историю своей жизни.

Она снова улыбнулась своей неторопливой широкой улыбкой и повернулась, чтобы уйти. Дирк подумал, что если у большинства женщин рот – это просто часть лица, то ей он служит украшением.

Девушка ушла. Мисс Этелинда Куинн и К° в приемной высоко оценили костюм мисс Даллас О’Мары, начиная от выполненной на заказ обуви до французской шляпы, и молниеносно вообразили, как бы этот наряд сидел на них. А Дирк де Йонг у себя в кабинете понял, что заказал рисунок за полторы тысячи долларов, даже не видя эскиза, и что у Паулы наверняка возникнут по этому поводу вопросы.

– Запишите, мисс Роулингс, что нужно во вторник позвонить в студию мисс О’Мары.

В следующие несколько дней Дирк обнаружил, что удивительно большое число людей удивительно хорошо осведомлены об этой Даллас О’Маре. Ей двадцать восемь, или двадцать пять, или тридцать два, или тридцать шесть. Она красивая. Она некрасивая. Сирота. Начинала с художественной школы. Не знает цену деньгам. Успех пришел к ней неожиданно два года назад. Мечтает писать маслом. Работает, как раб на галерах; играет, как ребенок; имеет двадцать ухажеров и ни одного любовника; у нее множество знакомых обоего пола, и они бродят по студии, как по проспекту. В любое время вы можете встретить там кого угодно от Берта Колсона, звезды музыкальной комедии в роли чернокожего, до миссис Робинсон Гилман из Лейк-Фореста и Парижа; от Лео Малера, первой скрипки Чикагского симфонического оркестра, до Фанни Уиппл, дизайнера нарядов для Карсона. Она помогает своим бесчисленным невезучим братцам и несчастным сестрицам в Техасе и в городках, расположенных западнее.

Мисс Роулингс договорилась с мисс О’Марой на