Книга Кто-то третий - Николай Иванович Леонов

вот почему звоню: дело серьезное, они не на местное начальство холдинга работают.

— Вы где? Ты их в Управление привез?

— Нет, мы здесь, в районном отделении полиции. Нет времени возить их, надо потрошить, пока тепленькие. Адрес пиши…

Морщась от боли в распухшем носу, куда недавно угодил кулак Крячко, Лука сидел на стуле и покачивался, как сомнамбула, вперед-назад. Его напряженный взгляд был устремлен куда-то под стол. За окном светало, а Лука все молчал. Наконец Гуров не выдержал. Время поджимало, и сейчас нужно во что бы то ни стало разговорить преступника. Хорошо хоть личность его удалось установить.

— Вот что, Лукин Борис Сергеевич. — Лев поднялся и прошелся по комнате, потирая затылок. — Давайте с вами говорить просто и откровенно. Мы долго пытались давить на вашу совесть, сознательность, объяснить вам, что улик достаточно для следствия, чтобы предъявить вам обвинение. Но все это до вас не доходит. Может, в силу природной тупости, может, трусости, может, приверженности ложным ценностям уголовного мира, к которому вы принадлежите. А теперь смотрите на меня и слушайте! — Он остановился и присел на край стола перед Лукиным. Тот медленно поднял тяжелый взгляд и уставился ему в живот. Гуров снова заговорил, но на этот раз спокойно, короткими вескими фразами: — Вы, Лукин, знаете законы преступного мира и хорошо знаете вашего хозяина и его требования. Приказ вы не выполнили — не убили человека, который перелез через забор полигона. Никто из ваших хозяев не поверит, что вы ничего не рассказали нам, ведь вас взяли в момент нападения, с поличным. А еще вы знаете, что они обязательно заткнут вам рот, чтобы вы никого не сдали. Вас достанут и в следственном изоляторе, и в колонии, чтобы отомстить. Вы не жилец, Лука!

Тот свел брови к переносице, но продолжал сидеть и смотреть на вторую сверху пуговицу пиджака Гурова. Выражение его лица быстро менялось, это было заметно. Значит, до него дошла простая логика событий и их последствий. Он, видимо, прекрасно знал правила. Поэтому и пошел следом за Соболевым, поэтому не бросился бежать, когда рядом появился еще и Крячко, а вступил в схватку. Таков был приказ — убить, и он его намеревался выполнить любой ценой.

— Ты понимаешь, что реально спасти тебя не может никто? — подал голос Крячко. — Есть только одна сила, которая противостоит вашему гнилому миру, давно и успешно противостоит. Только мы тебя спасти можем, урод! Ты живой до тех пор, пока нужен нам. А потом ты войдешь в зону — и все. Понял, Лука? Все!

Задержанный открыл было рот, и Гурову показалось, что сейчас раздастся витиеватое и грязное ругательство в адрес полиции, судьбы-злодейки, неудачного дня и того упыря, который его взял, а вместе с ним и его подельника. Но Лука промолчал. Кажется, Стас хорошо сформулировал то, что медленно откладывалось в голове этого уголовника. Он уже и сам начал понимать, в какую передрягу попал. Крячко хотел продолжить, но Лев сделал еле заметный знак подождать. Очень важно, чтобы преступник сам дошел до нужной и полезной мысли. Убеждать можно, но до определенного предела. Дальше каждый сам делает свой осознанный выбор. Именно осознанный, тогда и его решение, и его последующее поведение будут определяться этой мыслью, а не мимолетным настроением, как результат того, что на него посильнее надавил опер.

— И че? — буркнул наконец Лука. — Прям гарантию даете?

— Боря, мы — твоя самая надежная страховая компания, — усмехнулся Крячко. — Только и ты должен выполнять условия страхового договора. Извини, но в нашем с тобой мире меценатов не бывает. Ты — нам, мы — тебе. Если мы страхуем твою жизнь, то и ты веди себя так, чтобы ей ничего не угрожало. Мы тебя защищаем, рисуем тебе другие документы, причем легально, по особой программе защиты свидетелей, и отправляем жить в другое место, где тебя никто не будет знать. Будешь умницей, доживешь до старости. Нет — жить тебе, от силы, пару недель. Но сначала от тебя — «вступительный взнос», иначе нам нечего и горбатиться, вытаскивать тебя из дерьма. И, как ты понимаешь, в нашем деле валюта расчета не деньги, а информация.

— Да, согласен, — кивнул Лукин. — Мне резона нет за всех лямку тянуть.

Разговор растянулся на целых два часа, и, когда Лукина увели в камеру, Крячко с кряхтением поднялся и потер колено:

— Черт, а ведь старею, Лева! И кости болят, и суставы ноют.

— Ладно тебе прибедняться, — усмехнулся Гуров. — Ты же двоих взял сам, без ОМОНа и СОБРа. И в спортзале я тебя видел. Ты лучше скажи, этот второй, Овчаренко, он, на твой взгляд, кто в их иерархии? Нам сейчас с ним как-то разговор строить надо! Может, тебе что-то показалось в нем странным, примечательным, особенным?

— Ну, как тебе сказать… — Крячко подошел к столу у окна и включил электрический чайник. — В их паре он старший. Это однозначно! Лука его боится, это тоже очевидно. Причем, мне кажется, что он боится Овчаренко не потому, что тот сильнее и может его убить. Хотя, наверное, может, что-то в его хватке есть профессиональное. Боится потому, что Овчаренко может сказать слово тому, кто выше, тому, кто у них отдает приказы, и Луку могут мгновенно убить. Мне кажется, у них с этим строго. С невыполнением приказов. И иерархия четкая.

— Четкая, согласен, — кивнул Лев. — Степень осведомленности у них не как в блатном мире, а как в военной организации, как в спецслужбе.

— Ну, это ты загнул! — засмеялся Стас.

— Я же сказал «как». Есть признаки, а не общая картина соответствует. И вот мой тебе вопрос. А на кой нужно руководству агрохолдинга так заморачиваться, с такой сложной и строгой структурой? Это как из пушки по воробьям, как на десяток туземцев с каменными наконечниками на копьях латную пехоту пускать строем. Они же реально хотели Соболева убить. Причем не разбираясь. Скорее всего, важно, чтобы информация не утекала. Очень важно. Значит, там крутятся деньги, не сравнимые с жизнью человека, даже сотрудника полиции. Понимаешь разницу?

Гуров замолчал, уставившись на экран своего ноутбука. Ему пришло письмо. В три часа ночи они отправили Орлову просьбу связаться с Министерством обороны и с коллегами из МВД и Росгвардии и узнать, не служил ли где в силовых структурах некий Овчаренко Николай Владимирович, 1981 года рождения, уроженец Москвы.

Открыв письмо, Гуров увидел «скрепку» — вложение и тут же подозвал Крячко:

— Стас, иди сюда!

— Что? — насторожился Крячко и подошел к столу, неся две чашки с кофе. — Ого, на