Книга Три килограмма конфет - Нельма

— Иди уже, — процедила я, подталкивая его локтем в бок и уверяя себя, что мне просто померещилось чьё-то бормотание про «кажется, поиметь он хочет отнюдь не совесть». В груди клокотала злость, смешиваясь с креплёной безысходностью в единый горький, напрочь сшибающий с ног коктейль.

Если бы Иванов не улизнул в сторону раздевалок, на ходу побрякивая огромной связкой доверенных ему учителем ключей, я бы не смогла сдержаться и высказала свою ненависть и презрение за устроенную им сцену. То, что для него лишь забава и сиюминутный каприз избалованного мальчишки, о котором можно тут же забыть, для меня — часть жизни, приносящая боль, разочарование и страх оказаться снова высмеянной.

Говорят, ярость способна застилать глаза и отключать разум, легко и быстро подчиняя себе человека. Что-то похожее произошло и со мной, ведь я с несвойственной для себя наглостью влезла перед одноклассницами, чтобы сунуть в руки Евгению Валерьевичу справку о только что перенесённой болезни, быстро чёркнуть на листе напротив своей фамилии выбранный номер и как фурия вылететь прочь из гимназии.

Я знала, что спустя какое-то время Максим заглянет в тот чёртов список и будет ехидно ухмыляться. Пусть в сущей мелочи, но я всё же ему доверилась.

***

— И ты не знаешь никаких подробностей? — с надеждой в голосе спросила Марго, ошарашенная новостью о новом месте жительства Наташи не меньше, чем я пару дней назад.

К своему огромному стыду, я сообщила об этом Анохиной только в пятницу утром, когда мы вместе плелись к гимназии, очень слаженно замедляя шаг по мере приближения родного забора. Было слишком уж явно, что ни одна из нас не горела желанием идти на уроки, потому что в раздевалке, коридоре, на одной из лестниц, в столовой — словом, где угодно и в любой момент — нас могла ожидать не самая приятная встреча со своим персональным кошмаром. Это Славе и Максиму следовало изображать близняшек из «Сияния», ведь появление любого из них на горизонте отзывалось в нас прямо-таки неописуемым страхом и ужасом.

— Я же говорю, Иванов сообщил мне это одним предложением и всё, — я пожала плечами, хотя чувствовала себя неуютно из-за необходимости снова врать подруге. Воспоминание о случившейся после разговора с ним истерике до сих пор отдавалось внутри ощущением крайней уязвлённости, словно с меня содрали кожу и даже простое дуновение воздуха причиняет телу нестерпимую боль.

— Может быть, ты попробуешь спросить у него, Поль? Вы же, вроде бы… общаетесь? — осторожно закончила Рита, поглядывая на меня то ли заинтересованно, то ли смущённо.

— Что значит «общаемся»? Мы еле выносим друг друга! — вырвалось из меня слишком уж резко и грубо. Я понимала, что если так дёргаться от одного лишь упоминания о Максиме, то истинное к нему отношение вскроется очень быстро, но поделать с этим ничего не могла.

О влюблённости к Романову не могла умолчать и полчаса, талдыча о нём, как одержимая. О влюблённости в Иванова боюсь даже подумать, не говоря уже о том, чтобы осмелиться произнести что-то подобное вслух. И что со мной не так?

— Я думала, что вы… подружились. Наверное, ошиблась, — покорно согласилась Марго, вызвав во мне ещё один прилив жгучего чувства вины.

— Рит, я попробую что-нибудь узнать у него, как только появится возможность. Если хватит смелости, попрошу у него что-нибудь узнать через брата, но, думаю, он мне откажет.

— А я вот уверена в обратном, — задумчиво протянула Анохина, покусывая нижнюю губу, чем поставила меня в тупик. Атмосфера царящей между нами недосказанности всё больше напоминала огромную липкую паутину, в которой каждый умудрился закрутиться с ног до головы без шансов выбраться.

— Кстати, хотела спросить у тебя… Слышала разговор, где ребята упоминали, как Чанухин сломал Диме пальцы…

— Это было давно, — она тут же перебила меня, ощутимо нервничая и дёргая пальцами ремешок висящей на плече сумки. Взгляд в пол, дрожащий голос, короткие и хлёсткие предложения — теперь это всё обязательные атрибуты её поведения, когда разговор так или иначе касается Славы. И мне уже хотелось придушить его на пару с лучшим другом за то, что умудрился превратить хрупкую и мечтательную Марго в надломленную безликую тень. — Три года назад. Нет, даже четыре. Подрались где-то в соседнем дворе после уроков. Романов ходил с гипсом на ладони, Чан. Чан-у-хин с синяками на лице.

Я заметила, как сильно она запнулась на фамилии своего «просто друга», но только покачала головой, теряя надежду узнать правду о том, что же между ними произошло. Кажется, вопросы об этом я задавала слишком часто и, возможно, слишком настойчиво, из раза в раз не получая никакого ответа.

— И что они не поделили?

— Кого-то, — криво усмехнулась Ритка, после чего мне захотелось стукнуть себя по голове чем-нибудь тяжёлым.

Кого-то. Очень ёмкое, точное и болезненное даже для меня определение. Интересно, а Иванов с Романовым тоже не поделили кого-то? И как часто вообще им приходится заниматься разделом дур, пускающих по ним слюни? Кого-то глупого, наивного, впечатлительного и сдающегося без боя, вроде меня?

Наш разговор с Анохиной так и закончился на той странной, терпкой нотке отчаяния. Обсуждать что-то дальше не имело смысла. Правду мы друг другу не открывали, ложь выходила слишком явной, а оттого особенно противной, поэтому проще оказалось молчать и думать о собственных внезапно навалившихся проблемах. Как мило, что я могла бы дать точные имена всем нашим печалям, горестям и слезам: Максим, Владислав и Ян. Три всадника приключившегося в прошлую пятницу апокалипсиса.

На первой же перемене я чуть не столкнулась в коридоре с Ивановым, к огромному удивлению, вполне нейтрально общающимся со Славой. Видимо, период их ссоры уже остался позади, а значит, аномальный скачок интереса ко мне со стороны Максима должен бы пройти. Но несмотря на это, завидев его на расстоянии в сотню метров, я как чокнутая бросилась в свой кабинет, молясь о том, чтобы он не решил зайти следом. Вести себя неадекватно при нём становилось настолько привычно, что я даже стыда больше не испытывала.

Для сохранности последних жалких крупиц моего психического здоровья лучше было спрятаться от него, чем подвергнуться пытке снова позволить творить с собой невесть что, а потом несколько часов в состоянии приближающегося коматоза пытаться объяснить произошедшее.

На следующей перемене я решила сбежать к Рите, дабы наверняка обезопасить себя от нежелательных встреч, но получилось всё с точностью наоборот. На лестничном пролёте меня поймал Дима, бесцеремонно схватил за локоть прямо на ходу, чем напугал почти до остановки сердца. Видимо, его голливудская улыбка призвана была внушить доверие и стать успокаивающим фактором, однако мне от вида этого белозубого хищного оскала захотелось громко закричать «Помогите!».

— Полина, я хотел с тобой поговорить, — нежно пропел Романов, вынудив меня отступить спиной к стене и загородив собой от проходящих мимо учеников. Надо заметить, его метод вызывать на разговор мне категорически не понравился, особенно на фоне всего, что я узнала о нём за последнее время.