Книга Три килограмма конфет - Нельма

Мы толпились всем классом около дверей в физкультурный зал, к всеобщему удивлению оказавшихся закрытыми, несмотря на стоящий по расписанию урок. Пока ребята весело переговаривались и высказывали предположения, куда же мог пропасть Евгений Валерьевич, я вжималась спиной в самый укромный угол, стараясь затеряться среди одноклассников. Остаться без Наташи оказалось очень сильным стрессом, особенно когда половину дня приходилось отвечать на вопрос о том, куда же она вдруг исчезла.

Если верить тому, что рассказывал Иванов, после разразившегося около двух лет назад скандала с наркотиками на территории гимназии ходили многочисленные слухи касаемо всех, кого считали так или иначе причастными к той компании. И теперь мне оставалось только гадать, знали ли остальные про Колесову или проскальзывающие на губах одноклассников едкие ухмылочки на заученную отмазку про затянувшийся грипп были лишь плодом моего воображения?

— Одиннадцатый А, прошу внимания! — послышался голос физрука, стремительно приближавшегося в нашу сторону по длинному полуподвальному проходу. — Все подошли ко мне, выбрали себе тему для реферата и записались на листочек. Занятия сегодня не будет, потому что нам надо…

Я перестала слушать ещё в тот момент, когда, выглянув из-за прикрывавших меня спин одноклассников, увидела шагающих следом за Евгением Валерьевичем паренька Витю, непривычно серьёзного, нахмурившегося Диму Романова и, конечно же, Максима, смеющегося над чем-то с другими двумя игроками футбольной команды.

Внеплановая тренировка перед игрой. И внеплановая встреча с тем, от чьего лукавого прищура кровь в венах вскипает.

Как назло, он успел найти меня взглядом раньше, чем я опомнилась и снова попыталась слиться с толпой, встав в середину импровизированной очереди к заветному листочку физрука. Сделала несколько глубоких вдохов, уверяя себя в том, что ему незачем подходить ко мне, тем более когда вокруг нас столько людей, а Евгений Валерьевич явно настроен как можно скорее приступить к тренировке.

Я бегло оглянулась и, не обнаружив Иванова на прежнем месте среди игроков, собралась прочитать самой себе длинную нотацию о завышенных ожиданиях, склонности накручивать и необходимости проще относиться к его двусмысленным шуткам. Ведь очевидно же было, что он одним из первых поспешит переодеваться, чем поддержит образ самого идеального в мире капитана, которого просто невозможно заменить. Про единственный не учтённый мной нюанс — до сих пор закрытую дверь в раздевалки — пришлось вспомнить уже спустя пару мгновений, когда я ощутила около себя шлейф будоражаще-знакомого аромата.

— Рубен, здорово. У вас последняя игра на следующей неделе? — Максим обменялся рукопожатием с моим одноклассником, за чьей высокой фигурой баскетболиста я надеялась остаться незамеченной, а потом очень ловко и естественно втиснулся между нами, отгородив меня от остальных ребят.

— О, Макс. Да, за день до каникул. Считай, вам повезло, что можно раньше отстреляться.

— Это точно, — рассеянно кивнул Иванов, мгновенно потеряв интерес к своему собеседнику. Зато ко мне он снова придвинулся вплотную, улыбаясь так снисходительно-насмешливо, словно только что поймал с поличным на очень предосудительной шалости. Например, на забавной попытке спрятаться от него в узком коридоре. — Выбирай десятую, девятнадцатую или двадцать четвёртую темы, — шепнул он, склонившись ко мне так резко, что я испуганно вздрогнула.

— Зачем?

— Просто доверься мне, — промурлыкал он в ответ и заговорщицки подмигнул. Не знаю, сыграл ли свою роль этот наигранно-томный тон его голоса, или банальная фраза из репертуара любого блокбастера с неубиваемым и неописуемо сексуальным главным героем, или ощущение того, как его пальцы, еле касаясь, поглаживают мои лопатки, прячась под распущенными волосами. Но вместо того, чтобы по привычке зажаться и разозлиться, я начала сдавленно хихикать, совсем как тогда, на футбольном поле во время празднования Хэллоуина.

Проклятая не поддающаяся контролю неадекватная реакция на затянувшийся стресс, которая моментально привлекла к нам слишком много нежелательного внимания.

— Тааааак, Иванов! — протянул Евгений Валерьевич, оторвавшийся от разложенных на ближайшем подоконнике листов и вперившийся в нас пристальным взглядом. — Хватит заигрывать с Романовой, я тебя сюда для дела вообще-то привёл!

— Евгений Валерьевич, а почему это всем можно заигрывать, а мне нельзя? — в притворном возмущении развёл руками Максим, пока я бледнела и уговаривала себя не смотреть по сторонам, чтобы не видеть лица своих одноклассников. Вполне достаточно было смешков и сдавленных перешёптываний, тут же заполнивших всё пространство вокруг меня и создававших ощущение стремительно сжимающихся вокруг тела тисков.

— Чтоб тебе было спокойнее, Иванов, я всем запрещаю заигрывать с Романовой, — как ни в чём не бывало отчеканил физрук, пока я отчаянно краснела и пыталась справиться с вновь возникшим чувством пугающей слабости во всём теле.

Вся моя истинно социофобная сущность в этот момент кричала от ужаса, билась в конвульсиях, каталась по полу и в приступе неконтролируемой истерики нещадно сдирала кожу собственными ногтями, стараясь болью заглушить трепыхающийся внутри страх. Наверное, столь отвратительно я ощущала себя только в тот момент, когда, пропустив месяц обучения, в прежней школе стояла перед своим классом и, прижимаясь спиной к старой исчерченной доске, слушала, как равнодушно-участливым тоном классная руководитель рассказывала о случившемся в моей семье. То был изощрённый и безжалостный расстрел: каждое слово оцарапывало душу, как прошедшая по касательной пуля.

А потом коронное в голову: «Проявите своё участие». Будто именно постоянное напоминание о своей боли от посторонних людей поможет вдруг от неё излечиться.

Как и в то время, сейчас тоже проще всего оказалось вывалиться из реальности и подумать о чём-нибудь более отвлечённом. Например, о пятне от кетчупа на белоснежной рубашке одного из моих одноклассников, которое тот пытался скрыть под специально ослабленным галстуком. Или о длинных, заострённой формы, ногтях Тани Филатовой, выкрашенных в бросающийся в глаза ядовитый оттенок алого. Или о ладони Иванова, лежащей аккурат между лопаток, согревающей кожу даже сквозь рубашку и плотную ткань пиджака и отчего-то окрашенной в моём воображении в кроваво-красный — цвет исходящей от него опасности.

Его глаза должны бы гореть красным светом, отражая в себе адское пламя. Потому что всё, что привносил Максим в мою жизнь, оказывалось сродни проклятию. Будто связавшись с ним однажды, я продала свою душу дьяволу и теперь вынуждена расхлёбывать последствия собственного опрометчивого поступка.

— Евгений Валерьевич, ну, а хотя бы с Романовым можно заигрывать? — кокетливо поинтересовалась Таня, стреляя глазами то в Диму, то в физрука. Обычно в такие моменты я закатывала глаза и маскировала зависть к её самоуверенности за раздражением, но сейчас готова была расцеловать ненавистную одноклассницу за то, что перетянула всё внимание на себя.

— Один уже дозаигрывался, — хмыкнул себе под нос физрук, бросив насмешливый взгляд в сторону Максима. — Иванов, поимей совесть и открой уже дверь в зал.