Книга Зеркало и свет - Хилари Мантел

Он спрашивает:

– Кто-нибудь поехал известить короля? – (В кои-то веки это выпало не ему – чтобы добраться от Мортлейка до Дувра, нужны крылья.) – Предупредите милорда архиепископа, он должен быть готов отправиться к королю.

Генрих скажет, думает он, это Господь его наказал за то, что позволил епископам составить новое исповедание веры. Позволил уменьшить число таинств.

– Убедитесь, что вести дошли до миледи Клинтон. Помните о материнских чувствах, скажите ей тихо, не стучите в ворота и не орите.

Семнадцать лет назад, когда родился королевский сын, его и близко не было при дворе, поэтому приходится доверять очевидцам. Фрэнсис Брайан приметил Бесси Блаунт, когда она только появилась в свите королевы, прекрасная, как богиня, и ей еще не исполнилось четырнадцати. Король не стал бы трогать ее в таком возрасте, самый снисходительный духовник затряс бы подбородками, не в силах в такое поверить. Год или два Генрих танцевал с ней, оглядываясь на Чарльза Брэндона, готового перехватить ее для себя. Затем королеве Екатерине пришлось смотреть, как ее маленькая фрейлина толстеет, округляясь, смеясь и мучаясь тошнотой каждое утро. Екатерина ничего не сказала, только похвалила свежий цвет ее лица. Ха, заметила она, думаю, наша малютка Бесси влюблена.

Бесси отослали от двора, не дожидаясь, пока ее живот стал заметен. Ее семейство оценило оказанную им честь и надеялось, что родится мальчик. Генрих больше ее не видел, разве что один раз, когда ребенок появился на свет. Он получил неискренние поздравления от послов: это доказательство того, что ваше величество способно зачать отпрыска мужского пола и вскоре Господь не откажет вам в утешении, даровав сына, рожденного в законном браке. Впрочем, все знали, что обычное женское у Екатерины прекратилось и она больше не родит.

Именно Вулси занялся обустройством младенца, нашел новоиспеченной матери достойного мужа, распределил земельные наделы и привилегии. Возможно, он присматривал за Бесси слишком рьяно. Десять лет спустя, когда власть ускользала из рук кардинала, его враги открыли свои пыльные, богом забытые сундуки, и оттуда выползла заплесневелая клевета. Они утверждали – приводя в пример Бесси Блаунт, – что все английские девицы мечтали стать конкубинами. Шлюхи не давали королю прохода, уверяли они, надеясь на щедрую награду.

Похоже, замечал кардинал сухо, что мне следует добавить к моим прегрешениям разложение института брака, моральное развращение невинных дев и признание сводничества достойным ремеслом.

У английских королей не в обычае присутствовать на похоронах собственных жен и детей. Когда умер принц Артур, главным плакальщиком был предшественник герцога Норфолка, посему король решает, что Говарду надлежит продолжить традицию, взяв на себя заботы о погребении. А поскольку Фицрой находился на попечении нынешнего герцога и был женат на его дочери, пусть упокоится в Тетфорде, среди предков герцога. Велено перевезти тело в закрытой повозке и держать все в тайне.

– Что Генрих задумал? – спрашивает Шапюи. – Он же не собирается сохранять смерть сына в секрете?

Он говорит:

– Эсташ, мне нечего вам сказать о душевном состоянии короля. Меня держат для того, чтобы писать законы и наполнять казну. За остальное отвечает архиепископ.

– Этот сомнительный господин.

Он бросает на посла острый взгляд, пытаясь понять, как много тот знает.

– Еретик, – продолжает Шапюи.

А, только это. Какое облегчение. Посол возвращается к похоронам:

– Смерть Ричмонда на руку принцессе Марии. – Он ухмыляется. – Вашей нареченной.

Его друзья собираются в Доме архивов.

Зовите-меня спрашивает:

– Милорд хранитель, помните тот день, когда вы были в Сент-Джеймсском дворце с Ричардом Ричем? Когда Фицрой заболел? Рич рассказал мне, что вы велели ему выйти из комнаты. Что там происходило?

Сын замыслил измену против отца, думает он. Но теперь это не важно.

Ризли говорит:

– Ричмонд боялся, что его отравили. Я сам слышал его слова.

– Ради Христа, не начинай, – говорит Рейф Сэдлер. – Иначе я тебе вмажу.

– Если только влезешь на ящик, коротышка. – Зовите-меня решает не обижаться, слишком увлечен раскрытием очередного заговора. – Если Ричмонд был упомянут в очереди наследников на престол, подозрение падает на людей Марии. И даже если нет, зная ее характер…

Рейф перебивает:

– Ее характер – ее дело. Король примирился с дочерью. Это стоило нашему хозяину немалых трудов.

– Примирился? – фыркает Ризли. – Ее заставили встать на колени. Думаешь, она об этом забудет? Никогда.

– Друзья, – просит Грегори, – хватит ссориться. Никто никого не травил.

Он говорит Ризли:

– Думайте как хотите, но не распространяйте эти слухи в судебных иннах. Или куда вы там ходите.

– В бордели Саутуорка, – бормочет Рейф себе под нос.

– Правда? – Грегори не скрывает интереса.

Рейф спрашивает:

– Что мы скажем Генриху?

Единственный вопрос, который остается решить. Ему придется поехать в Кент и что-то сказать королю. Сорок пять лет на этой земле, двадцать семь – на троне, и все, что Генрих может предъявить, – это три незаконнорожденных отпрыска, один из которых мертв.

Он идет в Тауэр к Мег Дуглас, с последним образчиком ее виршей в кармане.

– Позволите мне прочесть?

Узнав собственный почерк, она вскипает:

– Откуда это у вас?

О, как мне нынче не скорбеть,

В темницу брошен мой поэт.

Но сердцу страсть не одолеть,

Ведь нас связал любви обет.

– Мне кажется, вы не понимаете, – говорит он. – Какой обет? Вы не можете позволить себе никаких обетов. Ваше положение было незавидным на прошлой неделе, миледи, но на этой оно стало еще хуже.

– Потому что Ричмонд умер. – Она поднимает глаза. – И теперь я ближе к трону. Он больше не стоит у меня на пути.

Храни ее Господь, она действительно думает, что это великое преимущество.

Он спрашивает:

– Вы способны вообразить скорбь короля? Говорят, от горя он утратил дар речи. За два дня не промолвил ни слова.

Она молчит. Он бросает бумаги перед ней. Стихи подписаны именем, которое она считает своим: Маргарет Говард.

– Я сказал королю, что вас ввели в заблуждение. Но теперь ваши глаза раскрылись, и вы безмерно сожалеете о содеянном. Вы отрекаетесь от Томаса Говарда и желаете одного – не видеть и не слышать о нем до конца жизни.

– Но это неправда.

– Со временем это станет правдой.