Книга Будь здоров - Виталий Башун

Тело действует, казалось бы, самопроизвольно с той скоростью и точностью, которую, рассказывают, проявляют люди, страдающие снохождением. Кинжал резко бьет по лезвию шпаги, отбивая ее влево. Короткое дуговое движение вниз — дага отбита вправо. Шаг вперед с выпадом — кинжал стремительно, как жало осы, пробивает гортань красно-синего и возвращается назад в позицию защиты.

Глаза последнего врага мне запомнились особенно четко. В них были азарт и безумие боя, жажда победы и предвкушение гибели противника, жизнь и даже вдохновение. Затем недоумение, туман боли, предвестие смерти, безмерная тоска и ужас. Я возвращаюсь в режим нормального восприятия. Меня шатает, в голове круговращение, неприкосновенный запас нитей стремительно убывает. С минуту длилось такое состояние, потом все пришло в норму. Я, уже не задумываясь, восстановил запас и осмотрелся. Победа была полная.

Меня еще раз шатнуло, уже откатом. Приступ резкой боли, сплавленной с горечью и тоской на фоне угасающего взгляда последнего врага, окатил меня с головы до ног медленной тошнотворной волной. Я несколько раз выдохнул, сконцентрировался на самовосстановлении и отрешился от реальности. Волны боли прошлись несколько раз по телу, затухая, и наконец оставили меня в покое.

Пока я занимался собой, бойцы собрали своих убитых отдельно, тяжелораненых отдельно. Всего граф потерял убитыми семнадцать человек. Ранены были все. Тяжело — восемь человек. Я подошел к тяжелораненым, которых разместили на фурах с максимально возможными удобствами. Несколько солдат как умели перевязывали своих товарищей, но явно были в растерянности, не зная, что надо делать еще, чтобы помочь.

Маскировка маскировкой, но оставить людей умирать я был не в силах. Выбрал самого тяжелого. Подошел к нему и, отобрав чистое полотно у солдата, решительно спросил:

— Зелья есть какие-нибудь?

— У нашего костоправа были какие-то, но он погиб, и мы не знаем…

— Быстро его сумку сюда, — приказал я таким тоном, что солдат не посмел ослушаться и бегом бросился к фурам, перевозившим вещи воинов.

Вскоре он вернулся, выполнив поручение.

В сумке оказался неплохой армейский набор первой помощи и даже несколько лекарских амулетов. Дальше пошла привычная для меня работа. Я бинтовал, сшивал, присыпал порошками и поливал зельями. Не стесняясь, вовсю использовал лекарские магусы, оставив исцеление на потом. Главное, как и говорили мне наставники-целители, оказать сначала быструю магическую и немагическую первую помощь, чтобы выиграть время у смерти. Я покрикивал на солдата, который безропотно мне помогал, и продолжал делать дело, не оглядываясь на окружающих.

Когда я успел скомандовать нагреть воды, не помню, но и это кем-то было выполнено со всей возможной скоростью. В какой-то момент приживил отрубленную руку, лежавшую рядом с воином, и даже не обратил на это внимания. Сделал, как нечто само собой разумеющееся. После тяжелых я начал помогать легкораненым. Без сожалений разматывал то, что они успели друг другу накрутить, промывал, сшивал, поливал зельями и магусами. В очередной раз омыл руки и повернулся к следующему… а следующего и не было.

Усталый, я собрался опуститься на землю. Меня бережно поддержали под руки, расстелили плащ, подсунули откуда-то появившуюся подушку и осторожно усадили. Я немного перевел дух и огляделся. Все, кто мог ходить, стояли вокруг меня и смотрели с восторгом и восхищением, как на явление всех богов разом. Взгляд мой зацепился за фигуру графа. Он смотрел на меня точно так же, как все, но более внимательно и… оценивающе. Я было попытался встать, чтобы подобающим образом поприветствовать его, — вспомнил, что здесь я слуга и роль моя еще не закончилась, — но он жестом меня остановил:

— Сидите, Алониус.

Я не сразу понял, к кому он обращается, да еще на «вы», и рефлекторно обернулся, чтобы посмотреть на того типа, которому разрешили сидеть в присутствии господина. Наконец до меня дошло, что Алониус — это с некоторых пор моя скромная персона, и я вновь опустил свой мозговой центр на подушку. Как теперь выкручиваться и что говорить, мозги, умастившись на мягком, категорически отказывались подсказывать. К графу осторожно подошел лакей и что-то прошептал на ухо. Глаза вельможи блеснули пониманием.

— Вы ведь два года служили у травника? — спросил он.

Меня уже стало нервировать это обращение на «вы».

Неужели он обо всем догадался? Не может быть. Магов, которые могли бы заметить мои игры с лекарской магией, в отряде нет. Но! Он сам мне подсказал. Два года у травника. Как удачно я недавно придумал сказку для лакеев. Пожалуй, может получиться.

— Да, ваша милость. Два года я служил поваром у травника. Он часто просил помочь ему при операциях и при варке зелий. Вот я немного и поднахватался.

— Не хотите ли поработать у меня травником? Предлагаю вам семь серебряных марок в день с еженедельной выплатой жалованья. Стол и все необходимое для исполнения ваших обязанностей — за мой счет.

— Но у меня нет никакого диплома, ваша милость.

— Бумага меня не интересует. Я видел, что вы умеете, и мне этого вполне достаточно.

— Я согласен, ваша милость.

— В таком случае капитан немедленно подготовит договор, и мы его подпишем. И еще… — Граф поколебался, но все-таки сказал: — Еще я хотел бы… в свободное время, разумеется, если это вас не очень затруднит, чтобы вы время от времени что-нибудь готовили. Дело в том, что моя дочь очень привередлива в еде. Я сменил уйму поваров, но никто из них не сумел добиться от нее такого аппетита. Я уже забыл то время, когда она просила добавки, а с вашим появлением это стало обыденным явлением. Я готов доплатить, если потребуется. — И он застыл в ожидании.

— Разумеется, ваша милость, я согласен.

Граф снова принял надменно-высокомерный вид и прикрикнул на солдат, чтобы занялись делом. Вскоре капитан принес два экземпляра договора, которые мы с графом подписали. Вопрос с травником был решен, и все вновь вернулось в привычную колею. Разумеется, несмотря на уважительный тон в разговоре и обращение на «вы», граф в объятия ко мне не лез и держался как господин со слугой. Вежливо, но без панибратства. Вообще, насколько я понял, он ко всем своим людям относился как к ценному имуществу, которое надо беречь, но с которым и в голову не придет дружить. Однако это относилось не ко всем его слугам. Как я узнал от камердинера, старого знахаря Гортуса граф с детских лет любил и уважал. Он собирался, как только найдет ему замену, оставить старика доживать свой век в замке, окружив заботой и почетом.

Отдыхать среди трупов было неуютно, и мы, похоронив своих павших под камнями, отъехали от места боя примерно на километр и там уже остановились до следующего дня.

ГЛАВА 5

Я так устал, что пройти пешком этот километр до места новой стоянки мне было тяжеловато, поэтому я без колебаний вскарабкался на свое место в фуре. Обитатели встретили меня настороженно. Вовсе не хотелось зависать между небом — графом — и землей — слугами, — поэтому я поспешил всех успокоить, заговорив с ними, как ни в чем не бывало. Через некоторое время, убедившись, что я не собираюсь задирать нос и строить из себя важную персону, они оттаяли и оживленно загалдели, вспоминая все ужасы боя, каковой они пересидели в фуре, поглубже закопавшись в вещи. В основном их воспоминания сводились к вопросу, кто что слышал или кто что сумел увидеть в щели фуры.