Книга Лунный бархат - Максим Далин

— Опять показываешь, ведьма? — прокричал через музыку Лешка, пока чьи-то руки убирали труп бритого и вытирали кровь.

— Уже не дергаешься, Лешечка? Смелый стал?

— Дура ты, баба, не потому что баба, а потому что дура!

— Ты поговори еще! Я злая сегодня!

— Зато я добрый. Ни черта ты не сделаешь, Кларочка. Я тебе нужен.

— На фига?!

— Не знаю! Но нужен — это точно. Так что сиди и не серди дядю!

Клара оскалилась — но не возразила. Лешка усмехнулся.

И тут к столу подошла Эмма.

Лешка инстинктивно отшатнулся, когда она приблизилась. От нее во все стороны летела холодная ярость, от нее несло космическим холодом и ладаном так, что ее зимний запах перекрывал тошную вонь дискотеки. Ее бледное лицо с черными провалами глаз, в глубине которых горели кровавые огни, выражало такую дикую ненависть, что желудок Лешки опять провалился ниже ступней от спазм смертного ужаса.

Лешка ужасно захотел исчезнуть, просто исчезнуть в этом месте и появиться где-нибудь подальше отсюда. Но Эмма не обратила на него ни малейшего внимания.

Она резко развернула Клару к себе — и влепила ей такую затрещину, что на белой Клариной щеке тут же проступило иссиня-черное пятно.

— Охерела, сука?! — взвизгнула Клара, испуганная, судя по глазам, не меньше Лешки.

Эмма в ответ ударила ее по другой щеке — с силой, способной разнести в щебень бетонную стену. Клара снова взвизгнула и съежилась на стуле, глядя на Эмму снизу вверх с ужасом и злобой, как хорек или крыса, загнанные в угол.

— Упырь, тварь поганая, — медленно проговорила Эмма, и ее холодный низкий голос прорезал грохот музыки тяжелым лезвием. — Ты что же, не помнишь уже, Нинка, на какой помойке я тебя подобрала? Не помнишь, чем кормила? Как настоящую Вечную из тебя, упыря, делала?

— Да чего ты бесишься, ладно тебе, — всхлипнула Клара, схватившись ладонями за почерневшее лицо. — Подумаешь…

— Замолчи, от тебя падалью несет. И запомни, гадина — можешь на мою силу не рассчитывать. Твое счастье, что вампиры мертвой крови не пьют. Ползи со своим полутрупом куда хочешь, жри мертвечину, воняй, разлагайся на ходу — только не попадайся на моей до роге. Сожгу — и зарою твои гнилые кости, ясно?

— Почище тебя есть, — прошипела Клара, пытаясь выпрямиться.

— Артур? Мигель? Лиза? Оскар? Лаванда? Да? Ну-ну. Давай, добивайся. Только уж не удивляйся, если кто-нибудь из них блеванет тебе на рожу. Вампиры, деточка, трупного запаха не выносят.

Эмма вытащила из кармана джинсов носовой платок, тщательно вытерла руки и бросила платок на столик. Потом развернулась — и растворилась в дискотечном чаду.

Поток музыки, который как будто что-то держало, прорвался, хлынул, больно ударил по ушам — но это уже не имело значения. Опасность миновала. Лешка вальяжно развалился на стуле.

— Пошли отсюда, — буркнула Клара, всхлипывая и шмыгая носом, как смертная женщина.

— Может, посидим еще? Макияж у тебя — не устоять, крошка.

— Сволочь поганая, — огрызнулась Клара и, встав со стула, направилась к выходу из зала.

Лешка усмехнулся и вышел за ней.

Клара остановилась в холле между колоннами и разрыдалась. Ее опухшее, заплаканное лицо выглядело страшно и мерзко, как маска удавленника.

— Все из-за тебя, сволочь! — всхлипывая, твердила она с истерическим надрывом. — Козел вонючий, смотри, что из-за тебя вышло! Что теперь со мной будет? Урод…

— Эй, девушка, полегче с терминами! Интересно, почему это из-за меня?

— Ты чего, этого Дрейка пристрелить не мог? И чего с этим гаденышем нянчился? «Това-а-арищ!» Идиот!

— А что в этом такого?

— Я — твоя девушка или нет?! Тебе все равно, что эти твари надо мной ржут!? Пусть меня оскорбляют на все лады — тебе насрать? Я тебе — так, посмотреть, да? Любовь тебе понадобилась?! Вот и жри с кашей свою любовь, полной ложкой жри, козел!

Лешка брезгливо хмыкнул. Зрелище было жалкое и гадкое одновременно.

— Какую любовь-то?

— Которую ты в лес отвез, придурок! Мой ты, ясно? Нечего рыпаться! Мой!

— Неправда, крошка. Я свой собственный. А вот ты, может быть, и моя. Если я не передумаю.

— Ну что я теперь жрать буду?! Одну кровь, без силы?! Я ж за год в мумию превращусь! У-у, гадина, тварь поганая…

— Да ладно тебе, — бросил Лешка снисходительно. — Утрись. Придумаем что-нибудь.

Клара замолчала, только хлюпала и вздрагивала, растирая кулаками покрасневшие опухшие глаза. Лешка свысока потрепал ее по подбородку…

— Не дрейфь, лягушка, болото наше.

Клара вытерла нос и по-собачьи, прибито, жалобно и покорно, покосилась на Лешку.

Мы с Лиз наряжали елку.

Елка была невысокая, но пушистая, сама как игрушечка. От нее шел чудесный густой запах хвои и мороза. Мы с Джеффри всунули ее тоненький стволик в жестяную банку с водой, а Лиз сочла, что банку нужно обернуть ватой и посыпать блестками, так что у нас вышел славный такой искусственный сугробчик. Весь стол был уставлен коробками от елочных шариков, я вынимал их и подавал Лиз, а потом любовался тем, как она их там пристраивает между веточек. Лиз грустно улыбалась и поправляла гирлянду из лампочек, и касалась качающихся шаров тоненькими белыми пальчиками, и ее сила, нежная какая-то, светлая, как холодное молоко, непривычная мне, но чудесная, стелилась по комнате лунным светом.

Джеффри вставлял в старинный бронзовый канделябр витые свечи и тоже улыбался. Он довольно громко думал — не скрывая мыслей, что общество Лиз создает праздник уже само по себе. Хоть ее и непросто было заманить в наше логово, но уговоры и возня стоили результата. Правда, я знал от Джеффри, что Лиз недолюбливает Артура, а для Джеффри он старый приятель. Какой смысл вампиры вкладывают в слово «старый»?

— А в клуб зайдем? — спросил я, когда Лиз переворачивала кассету с какой-то скрипично-фортепьянной прелестью.

— Не стоит, наверное, Мигель. Общество там — сам понимаешь, притащат смертных, будет свинарник…

— А когда твой Артур собирался заявиться?

Лиз поморщилась. Я, конечно, доверял Джеффчику безоговорочно, но в этом случае все-таки чувствовал к Артуру некоторое предубеждение. И то сказать: Джеффри не был его компаньоном, а приятельские отношения у вампиров — штука ни к чему не обязывающая.

— У него всякий раз такие эксцентричные затеи, — заметила Лиз. — И, между нами, он — моветон и бог знает, с кем водит компанию.

— У каждого свои причуды, — ответил Джеффри примирительным тоном. — Убери же, наконец, куда-нибудь эти коробки, Мигель — бокалы некуда поставить.

Я сгреб коробки в кучу, оглядел комнату, нашел удачное место — и совсем, было, собрался сунуть всю эту пачку в Джеффрин гроб, но он вовремя заметил.