Книга Последняя из амазонок - Стивен Прессфилд

К немалому нашему с Европой удивлению, не говоря уж о реакции остальных, Ликос, вместо того чтобы ухватиться за это предложение, принялся бормотать жалкие отговорки, лишь бы уклониться от опасного похода. Кончилось тем, что он покинул собрание под смех и улюлюканье афинян. Граждане разошлись. Но поскольку окончательное решение так и не было принято, Тесей не закрыл собрание, а лишь объявил перерыв.

И вот теперь, в полночь, в платановой роще, моя сестра оделась, взяла в руку повод своей лошади и, уже собираясь вскочить в седло, спросила:

— Ты помнишь завет Селены?

Конечно, я помнила всё, от первого до последнего слова. Мне ничего не стоило бы повторить его наизусть.

— А её рассказ о воинской клятве Элевтеры?

— Конечно.

— Если Элевтера лежит теперь на смертном одре в родных краях амазонок и Селена устремилась к ней на помощь, — сказала моя сестра, — я должна ехать следом и оберегать её, как смогу. Я с радостью умру рядом с нею или отдам за неё жизнь.

Всякая, кому довелось быть младшей, знает, что в детстве такая девочка фактически находится в рабстве у своей старшей сестры. В случае моём с Европой это проявлялось ещё сильнее. Будучи необычайно одарённой физически, в беге, верховой езде и многих иных упражнениях Европа превосходила не только всех девушек, но и многих юношей нашей округи, а кроме того, она обладала пламенным сердцем и живым, острым умом. Теперь, почувствовав себя женщиной, Европа вознамерилась пуститься навстречу самому яркому и волнующему приключению, тогда как мне, девчонке, всего-навсего младшей сестре, предстояло чахнуть от тоски дома, лишившись и её, и Селены. Да ещё изображать полное неведение перед взрослыми, которые наверняка истерзают меня расспросами.

Я боялась за себя, но ещё больше — за мою дорогую сестру. Она могла воображать себя женщиной, но на самом деле и после прихода первых месячных оставалась почти ребёнком. Я любила её, ненавидела и завидовала ей, причём всё это одновременно.

Поняв, что творится в моём сердце, Европа привлекла меня к себе.

— Ты должна поддержать меня, Скелетик, точно так же, как Селена поддержала Элевтеру. Помнишь эту историю?

Ещё бы мне не помнить! Селена пересказывала её нам добрую сотню раз, и всегда по нашей просьбе, ибо нам с сестрой никогда не надоедало её слушать.

Элевтера была старшей подругой Селены по их триконе, тройственному любовному союзу, и именно её жизнь после Великой Афинской битвы Селена спасла, пожертвовав своей свободой. Европа, однако, имела сейчас в виду историю, относившуюся к тем временам, когда Элевтере и Селене было, как сейчас Европе и мне, соответственно четырнадцать и одиннадцать и они жили на родине амазонок, в Диких Землях, к северу от Чёрного моря.

Обычай предписывает амазонке сохранять девственность до тех пор, пока она не убьёт трёх врагов. В то время Элевтера утверждала, что забрала жизнь одного, и носила его скальп на поясном ремне из сыромятной кожи. В ту зимнюю ночь, о которой рассказывала Селена, две сотни воительниц из рода Элевтеры и некоторых других совершили налёт на отряд вторгшихся в их владения фригийских разбойников. Селена с такими же, как она, девочками, слишком юными, чтобы участвовать в рукопашной, оставалась в ущелье, где они ждали исхода схватки, держа под уздцы коней. Неожиданно из гущи схватки появилась Элевтера. Промчавшись стремительным галопом по промерзшей гулкой равнине, она призвала Селену скакать с ней, ибо враг разбит, опасности больше нет и им остаётся лишь завершить разгром.

— На коня и за мной! — крикнула Элевтера подруге.

Селена прыгнула на спину сменного коня Элевтеры и во весь опор поскакала по морозу вслед за подругой, стараясь не отстать и не упустить её из виду. Наконец Элевтера остановила своего длинноногого мерина по кличке Костлявый и, подняв копьё, воздела к луне два липких от крови и всё ещё дымящихся мужских скальпа, только что срезанных с макушек поверженных врагов.

Издав крик радости — по свидетельству Селены, такой, что даже у неё мороз прошёл по коже, — Элевтера со смехом заявила:

— Теперь я вправе взять мужчину меж бёдер. Но я этого не сделаю. Никогда! Они, — она вновь потрясла скальпами на древке, — и те, что последуют за ними, станут моими детьми, и ими, а не пищащими младенцами приумножу я наше свободное племя!

Это был воинский обет Элевтеры. Моя сестра слышала эту историю сотню раз, и ей никогда не надоедало выслушивать её снова и снова. Она часто просила Селену повторить рассказ и не встречала в этом отказа. Я тоже запомнила его, благо наставница всегда использовала одни и те же слова, так что мы с Европой могли перепевать из него друг дружке длинные фрагменты. Душа моей сестры поглощала эту песнь жадно, как заезженный конь воду из лесного пруда, а Селена, понимая и одобряя её, вкладывала в повествование всю душу. Когда она пела о коне Элевтеры, мы чувствовали, как её колени сжимают наши бока, её пальцы постукивают по нашим плечам, словно копыта по мёрзлой степи. Она целовала нас и крепко прижимала к своей груди, а запах её волос и жар плоти усиливали впечатление от истории, становясь её неотъемлемой частью. Она представала для нас Элевтерой, и мы, подобно самой Селене, исполнялись любовью к деве-воительнице, чьё звонкое имя означало «свобода».

— Конечно, Скелетик, ехать со мной тебе нельзя. Но если хочешь, ты можешь мне помочь.

— Конечно, хочу! Только скажи мне — как.

— Потяни время, насколько сможешь. Не говори никому о моём бегстве, а когда меня хватятся и пристанут к тебе с расспросами, молчи до последнего, как воительница в руках врага. Поддержи меня, как Селена поддержала Элевтеру.

Я понимала, что, обнимая меня за плечи и доверительно заглядывая в глаза, сестра попросту дурачила меня, заставляя поверить, будто, отмалчиваясь перед родителями, я совершу героический поступок. Но она была моей сестрой, заступницей, идеалом и примером для подражания! Да и что мне оставалось делать, кроме как проститься с нею и, оставшись в одиночестве, смириться со своей участью?

Глава 3
КРАСАВЧИК ДАМОН

Побег Европы поставил на уши весь город. В считанные часы были выделены и оснащены корабли, набраны экипажи и назначены командиры. Одно дело — бегство пленницы-дикарки, и совсем другое — девушки из знатного рода, которой по достижении пятнадцати лет предстояло обручиться с царевичем Аттиком, сыном всем известного Ликоса. То, что она могла обезуметь настолько, чтобы бросить дом и семью и бежать неведомо куда вдогонку за обезумевшей дикаркой, взбудоражило умы горожан. Чья дочь будет следующей? Чья сестра, чья жена?

Вину за случившееся общее мнение возлагало на отца, которого порицали не только за то, что он не установил за девушкой бдительный надзор (ему следовало бы предвидеть, что она сбежит), но и в первую очередь за то, что он вообще отдал своих дочерей под присмотр кровожадной воительницы.

Мне досталось не меньше, чем отцу, ибо случившееся рассматривалось не как позор какой-то отдельно взятой семьи или рода, а как государственное преступление, имеющее целью подстрекательство женщин к мятежу и ниспровержению законов. Люди Ликоса и какие-то другие служители явились в наше имение и, приведя меня к присяге, начали допрос: