Книга Лесные тайнички - Николай Сладков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Весело налетает пятна́ на спокойно сидящих, дремлющих на припёке. Мелькание крыльев, весёлая суматоха, стайка бабочек штопором ввинчивается в синее небо. Они кувыркаются и барахтаются на струях тёплого ветра. Потом сломя голову кидаются вниз и снова рассаживаются на гладкой нагретой скале. Они игриво поводят обтрёпанными крылышками и расправляют лапками ощипанные усы. Старики и старушки играют и веселятся. Словно и не было позади страшной зимы.
Долго ли живут бабочки?
«Старушкам», о которых пишет автор, всего годик, максимум – два. Бабочки способны за свою жизнь провести одну или две зимовки. Крылья у них действительно обтрёпываются, с них осыпаются мельчайшие чешуйки, придающие бабочкам яркую окраску. Не зря же отряд насекомых, к которым относятся все бабочки, называются чешуекрылые. Крылья очень «изнашиваются» у бабочек, живущих в горах. Там сильный ветер, и бабочкам трудно уберечь свой наряд в первозданной красоте. А пятна – водящий в игре пятнашки.
Металловидка
Грянул весёлый майский гром – всему живому языки развязал. Хлынули потоки звуков и затопили лес.
Загремел в лесу май!
Зазвучало всё, что может звучать.
Бормочут хмурые молчаливые совы. Трусливые зайцы покрикивают бесстрашно и громко.
Полон лес криков, свистов, стуков и песен. Одни песенки прилетели в лес вместе с перелётными птицами из дальних стран. Другие родились здесь же в лесу. Встретились песенки после долгой разлуки и от радости звенят от зари до зари.
А в нагретой парной чащобе, где сердито бубнит ручей, где золотые ивы загляделись в воду, где черёмуха перекинула с берега на берег белые трепетные мосты, пропищал первый комар. И белые бубенчики первых ландышей прозвучали чуть слышно…
Давно пронеслась гроза, но на берёзах с листика на листик, как со ступеньки на ступеньку, прыгают озорные дождевые капли. Повисают на кончике, дрожа от страха, и, сверкнув отчаянно, прыгают в лужу.
А в лужах лягушки ворочаются и блаженно ур-р-р-чат.
Даже перезимовавшие на земле скрюченные листья сухие ожили: то шмыгают и шуршат по земле, как мыши, то вспархивают, как табунки быстрых птиц.
Звуки со всех сторон: с полей и лесов, с неба, с воды, из-под земли.
Гремит по земле май!
Неужели ландыши звенят?
Цветки ландыша настолько изящны, словно вылеплены из тончайшего фарфора. И формой своей напоминают миниатюрные колокольчики. Когда на них смотришь, хочется, чтобы они зазвонили. Но они не звонят.
Грачи прилетели – проталины принесли. Трясогузки-ледоломки лёд на реке раскололи. Зяблики появились – зелёная травка заворсилась.
Дальше – больше. Пеночки прилетели – цветы запестрели. Кукушка вернулась – листья на берёзах проклюнулись. Соловьи показались – черёмуха зацвела.
Весна так и делается: каждый понемножку.
Почему пеночек так назвали?
Вряд ли есть точный ответ. По моему убеждению, главным поводом послужила свежая зелень, которой, словно лёгкой пеной, окидываются берёзки. Именно в это время возвращается с зимовки пеночка-весничка, а немного позднее прилетают пеночка-теньковка и пеночка-трещотка.
Настала пора гнездо выстилать. Теперь каждое пёрышко на счету, всякая шерстинка в цене. Из-за иной соломинки целая драка.
И вот видит воробей: скачет по земле большущий клок ваты!
Ну, если бы он лежал – другое бы дело. Тогда не зевай, налетай и хватай. Но клок не лежит, а скачет по земле как живой!
Воробьи даже клювы разинули от удивления.
Вот клок ваты вспорхнул вверх и сел на дерево. Потом запрыгал с ветки на ветку. Потом поёрзал-поёрзал да как подскочит, да как полетит! И летит как-то смешно: ровно-ровно, словно по ниточке, как слепой. Да сослепу-то, со всего-то разгона бряк о телефонный столб! И вывалился тут из клока ваты… воробей.
Тут уж все поняли, что не сама вата по земле скакала, не сама по воздуху летала: воробей её тащил. Такой клок ухватил – больше себя ростом. Один хвост из ваты торчал.
Ухватить-то ухватил, да закрыла ему вата весь белый свет. Бросить жалко, а куда тащить – не видно. Вот и наткнулся на столб; нос расшиб и вату обронил. Другие воробьи сразу её утащили. Прямо из-под разбитого носа!
А что, у воробья нос есть? Может ли воробей нос разбить?
У воробья, как и у любой другой птицы, клюв выполняет сразу несколько функций. На нём расположены ноздри – значит, это нос. Клюв открывается, это – рот. Клювом, как мы руками, птица собирает корм и строит гнездо. Значит, клюв – это ещё и руки. Когда воробьишко ударился о столб, он не мог себе сильно разбить ни нос, ни рот, ни руки. Ведь в клюве он держал большой кусок ваты. Она как подушка должна была защитить воробьишку от серьёзной травмы. «Разбитый нос» – это образное литературное выражение.
Дрозд в развилку берёзы положил первый пучок сухой травы. Положил, расправил клювом и задумался.
Вот он – торжественный миг, когда всё позади и всё впереди. Позади зимовка в чужих южных лесах, тяжёлый далёкий перелёт. Впереди гнездо, птенцы, труды и тревоги.
Развилка берёзы и пучок травы как начало новой жизни.
Что ни день, то выше гнездо и шире. Однажды дроздиха села в него и осталась сидеть. Она вся утонула в гнезде, снаружи торчали нос да хвост.
Но дроздиха видела и слышала всё.
Тянулись по синему небу облака, а по зелёной земле ползли их тени. Прошагал на ногах-ходулях лось. Неуклюже проковылял заяц. Пеночка-весничка, пушистая, как вербный барашек, поёт и поёт про весну.
Берёза баюкает птичий дом. И на страже его – хвост и нос. Торчат, как два часовых. Раз торчат, значит, всё хорошо. Значит, тихо в лесу. Значит, всё впереди!
Соловей поёт, а вокруг все думают, думают.
Сосед-соловей думает: «Лучше нос к нему не совать, а то хвост выщиплет или в макушку клюнет!»
Соловьиха думает: «Раз поёт, значит, место для гнезда облюбовал! Слетать посмотреть, что ли?»
Птицелов думает: «Хорошо поёт, шельмец! Пора западню готовить!»
Прохожий думает: «Вот и ещё одна зима позади…»
