Книга Критическая масса. Как одни явления порождают другие - Филип Болл

Политическая мысль за прошедшие столетия сильно изменилась, и нам сейчас трудно воспринимать всерьез многие утверждения и постулаты Гоббса, которые во многом просто отражали взгляды, реалии и предрассудки его времени. Однако Левиафан представляет собой нечто большее, чем политический трактат, и даже сегодня имеет важное и общефилософское значение, хотя бы потому, что, как будет ясно из дальнейшего изложения, эта книга содержит замечательные предвидения многих революционных идей, развиваемых современной наукой. В последние годы физики-теоре- тики все чаще пытаются применять свои модели к социальным структурам и общественному поведению. Началось все с решения простых задач типа описания процессов дорожного движения, но затем моделирование затронуло закономерности и флуктуации экономических процессов и вопросы организации бизнеса.

Не стоит пугаться, все не так страшно, как кажется. Современная физика занимается не только поразительными парадоксами квантовой механики, умопомрачительными следствиями теории относительности и потрясающими воображение картинами происхождения Вселенной в результате Большого Взрыва. Вспомним, что физика начиналась и продолжает развиваться в качестве средства описания окружающего нас мира, состоящего из простых и привычных веществ типа воды, песка, магнитов или кристаллов. Может ли их изучение как-то помочь нам в понимании общественных процессов? Можно ли найти аналогии между изменениями таких веществ и социальным поведением больших групп людей? Ответы на эти вопросы и пытается дать предлагаемая книга.

Разумеется, такой подход был бы совершенно чужд Гоббсу, однако в принципе он подобно многим своим современникам уже твердо верил, что человеческое поведение не является переусложненным, т. е. может быть понято на основе некоторых простых постулатов и описано, говоря современным языком, некоторым набором природных сил. Для Гоббса, изучавшего трагическую политическую ситуацию современной ему Англии, очевидной и важнейшей из таких природных сил представлялось безудержное стремление людей к власти.

ПРОБУЖДЕНИЕ ЛЕВИАФАНА

Томас Гоббс (рис. 1.1) еще с детства убедился в сложности и жестокости окружающего мира. Его отец, плохо образованный, пьющий и бедный приходской священник, умер, когда Томасу было только шестнадцать лет, и, возможно, тяжелые воспоминания детства придали характеру Гоббса некоторую нерешительность и беспокойство, отмеченные многими современниками. К счастью, юношу поддерживал и воодушевлял богатый и влиятельный дядя — перчаточник и член муниципального совета Мальмсбери, который следил за его образованием и всячески поощрял увлечение науками. Уже в 14 лет Гоббс поступил в оксфордский колледж Святой Магдалены, где сразу стал заниматься переводом Медеи Эврипида с греческого на латынь. Его успехи были замечены, и герцог Девонширский предложил Гоббсу должность наставника для своего сына (который, кстати, был всего на три года моложе Томаса), великодушно позволив ему продолжать занятия классическими языками. Несколько лет Гоббс проработал секретарем у знаменитого ученого и лорда-канцлера Англии Фрэнсиса Бэкона (1561-1626), который интересовался почти всем на свете — от физики и философии до политики и этики. Гоббс в эти годы не увлекался наукой, но рационализм Бэкона наложил очевидный отпечаток на его мышление.

Лишь в 1629 году сорокалетний Гоббс, признанный специалист в области классических языков, неожиданно для самого себя обнаружил величие и очарование математики. Легенда гласит, что Гоббс в библиотеке бросил взгляд на раскрытый том Начал геометрии Евклида, прочел одну из теорем, воскликнул: «Боже мой, это же совершенно невозможно!» — и... увлекся математикой на всю оставшуюся жизнь. Его современник и словоохотливый биограф Джон Обри пишет об этом эпизоде следующее:

Гоббс прочитал показавшееся неверным доказательство, которое отослало его к какой-то другой теореме; прочитав последнюю, он оказался вынужден ознакомиться со следующей и sic deincepts [так далее], в результате чего он убедился в справедливости исходной теоремы. Этот факт так поразил Гоббса, что он навсегда полюбил геометрию и безоговорочно поверил в ее могущество2.

Гоббса глубоко поразили возможности используемого в математике дедуктивного мышления, позволяющего на основе всего нескольких элементарных утверждений приходить в конечном счете к весьма неочевидным выводам, с которыми, однако, вынужден соглашаться любой непредубежденный и достаточно развитый человек. Ему казалось, что дедукция является неким общим рецептом точности и определенности, хотя в действительности дело обстоит гораздо сложнее. Большинство людей не очень часто задумываются над аксиомами геометрии, например, такой: геометрическая фигура не может быть ограничена всего лишь двумя прямыми линиями, полагая их достаточно простыми и очевидными. В других отраслях знаний использование аксиом и их очевидность вовсе не являются столь же убедительными, как в геометрии. Декарт принимал в качестве исходного положения своей философской системы знаменитую аксиому «Я мыслю, следовательно, я существую», считая, что она «настолько очевидна, что ее не могут опровергнуть даже наиболее придирчивые скептики, способные придумывать самые экстравагантные и необычные возражения». Аксиома казалась Декарту абсолютно самоочевидной, но вся история науки, философии и психологии показала, что в отличие от первых принципов геометрии буквально каждое слово в этом утверждении вызывало и вызывает до сих пор ожесточенные споры.

Несмотря на серьезное увлечение Гоббса геометрией, он так и не стал выдающимся математиком. Какое-то время он полагал, что ему удалось решить одну из классических задач математики о квадратуре круга, но сперва в его вычислениях была обнаружена грубейшая ошибка, а позднее выяснилось, что эта проблема вообще относится к классу неразрешимых. Дальнейшие занятия наукой были прерваны политической смутой в стране, возникшей после того, как противостояние короля и парламента заставило Карла I распустить парламент и установить режим личного правления. Наблюдая за бурными событиями общественной жизни, Гоббс решил заняться философией и поставил перед собой честолюбивую задачу — создать теорию управления государством, руководствуясь, как высокопарно выражались его современники, «безупречными верительными грамотами» евклидовой геометрии.

Своей первоначальной целью Гоббс полагал выработку исходных фундаментальных представлений о природе и поведении человека, что должно было привести к строго научному обоснованию общественного устройства. В те времена в Европе непререкаемым научным авторитетом обладал Галилео Галилей, и поэтому весной 1636 года Гоббс отправился на встречу с ним во Флоренцию. Мы часто называем фундаментальные законы механики ньютоновскими, так как их первым четко сформулировал сэр Исаак[3] в своей знаменитой книге Ргіпсіріа Mathematica (1687). Сам Ньютон всегда говорил, что он добился успехов, потому что стоял «на плечах гигантов», и первым из них, безусловно, являлся Галилей, фактический основатель современной механики. Изучая законы падения тел, Галилей сумел показать, что они двигаются с постоянным ускорением. Открытый им закон инерции выводил науку далеко за пределы «здравого смысла» утверждений Аристотеля, в соответствии с которыми тела могут двигаться лишь при постоянном воздействии какой-либо силы, в противоположность этому Галилей утверждал, что при отсутствии внешних сил тела продолжают двигаться прямолинейно и равномерно.