Книга В индейских прериях и тылах мятежников. (Воспоминания техасского рейнджера и разведчика) - Джеймс Пайк

Это была «Нижняя» резервация — «Верхняя» обладала совсем иным нравом. Их главный вождь — Катампи — был очень воинственен.

Исключительно недоверчивый и подозрительный и хитрый как лиса — его нельзя было просто так убедить в наших добрых намерениях. Он никак не мог понять, почему одна половина людей Техаса хотела воевать с ним, в то время как другая — выступавшая от имени губернатора, стояла за дружбу с индейцами и войну с недавно посещавшим его белыми. Он не признавал никакой власти, кроме власти Соединенных Штатов и своей собственной. Когда ему сообщили, что у нас есть приказ стрелять в любого из его воинов, замеченных вне резервации, он счел нас своими явными врагами, и сам стал первым, кто посягнул на центральную власть.

Затем мы вернулись в наш лагерь в деревне кэддо. Несколькими днями позже, лейтенанта Тоб. Кэрмака с 12-ю людьми отправили в Клир Форк Бразос с приказом осмотреть всю реку — чтобы убедиться, что в зарослях ее густо поросших лесом берегов нет ни одного дикого команча — очень опасное задание — нам приказали стрелять только в том случае, если мы встретим индейца, и никак не иначе.

После продолжительной разведки местности мы обнаружили некоторые следы индейцев, которые привели нас к мысли, что мы находимся в непосредственной близости от значительных сил команчей или кайовы. Тропу мы нашли незадолго до заката, уже смеркалось, поэтому мы оставили ее и на берегу реки разбили наш лагерь. Мы хорошо спрятали наших лошадей, устроили еще один оборонительный пункт у прибрежного мыса, а потом развели костер, но очень небольшой — только чтобы часовому было легче наблюдать за лагерями и лошадьми, после чего улеглись спать. Я занял свой пост первым, а Старый Шарп был вторым, и кроме того, третью смену я должен был отстоять вместо одного заболевшего молодого человека, так что вся караульная служба на ту ночь выпала исключительно на долю Старого Шарпа и мою тоже. Шарп был опытным охотником и лесорубом, он очень часто встречался с индейцами. Общительный и подвижный, около сорока лет, хорошо сложенный, с темными и проницательными глазами, черными волосами и смуглым лицом, он был очень активным и храбрым, а свое прозвище — Старый Шарп — он получил не из-за возраста, а из-за своей импульсивности и причудливости манер. Никогда лагерь не был более застрахован от любой неожиданности, чем тогда, когда он занимал свой сторожевой пост.

Медленно тянулась эта ночь, и так грустно и одиноко чувствуешь себя стоя на посту в самой глубине дремучих лесов Юго-Западе, не слыша ничего, кроме криков ночных птиц, уханья совы, вздохов усталой лошади или дыхания спящих товарищей. Возможно, именно в такие минуты часовой замечает, что все его нынешние тревожные мысли оставили его и теперь в его сознании более приятные мечты — о встрече со своими добрыми старыми друзьями или родными и близкими, нетерпеливо ждущими его скорейшего возвращения. Ужасно, будучи погруженным в сладкую задумчивость, быть вырванным из нее заунывным воем волка, свирепым рыком пумы или, как это часто бывает, тихим шорохом крадущихся мокасин. Очень часто дозорный осознает опасность только тогда, когда звенит тетива и стрела глубоко уходит в его тело. Я очень утомился от непрерывного наблюдения в эту ночь, мое внимание было поколеблено приятными мечтами. Я сделал все возможное, чтобы пронзить мрак леса своим взглядом, чтобы почувствовать малейшее движение. Я напряженно прислушивался к каждому звуку, с тем тщанием, который так понятен тому, кто хоть раз стоял в дозоре, и на ком лежала ответственность за жизни доверившихся ему его товарищей. Я видел их — они спали совсем недалеко от меня — и я чувствовал и знал, что от моей бдительности зависит их безопасность и их жизнь. Моя смена длилась очень долго. Ничто не потревожило торжественной ночной тишины, и когда, наконец, мое время истекло, я пошел будить Старого Шарпа, но едва я тронул его, как внезапный шум, донесшийся от самого обреза воды, мгновенно поднял его на ноги. «Что это?» — спросил он шепотом. «Я думаю, это лошадь», — ответил я, вполголоса, и, оставив Шарпа на посту, спустился к берегу реки — примерно на 8 футов вниз по крутому уклону. Я быстро продвигался вперед, левой рукой защищая свое лицо от нависающих надо мной ветвей, а правой придерживая свой шестизарядный флотский, и тут снова загремели камни, но, не усмотрев в нем звона лошадиных подков, я сразу же пришел к выводу, где-то рядом прячутся индейцы. Я быстро шел на этот звук, который, казалось, в свою очередь, тоже шел мне навстречу, и в тот момент, когда я ступил на каменистый берег, я сразу же столкнулся с взрослым черным медведем — и, действительно, я буквально чуть ли не свалился ему на голову.

Я мгновенно вскочил на ноги и выхватил револьвер, но было уже слишком поздно. Как только я поднялся на ноги, медведь тоже встал на задние лапы, испуганно взревел, а потом, чуть ли не перекувырнувшись через спину, словно циркач, очень быстро, по мелководью ринулся в заросли противоположного берега реки.

Я вернулся к Шарпу, и он полюбопытствовал, что это за «буза» была такая, и я ответил ему, что сообщил ему, что это был медведь — он-то и шумел. «Так, так, — сказал он, — а я, судя по тому, как он рычал, подумал, что ты прирезал этого „парня“».

Это был первый раз, когда я вдруг вспомнил о своем ноже, несмотря на то, что на моем поясе висел великолепный длинный охотничий нож. Рев медведя разбудил кое-кого из наших, но узнав, что ничего особенного не произошло, и что «шпион» убежал, они снова лениво завернулись в свои одеяла и заснули.

Шарп был полностью выведен из себя этим маленьким инцидентом, он рассердился и никак не мог понять, почему я дал медведю возможность сбежать. «Ты должен был его убить», — ворчал он, но я был доволен, что позволил медведю уйти с теми же словами, с которыми дядя Тоби расставался с мухой: «Ступай себе, бедный дьявол, мир достаточно большой и для меня, и для тебя».

Теперь же Старый Шарп уселся в рейнджерское кресло, то есть, на перевернутое седло, а я — рядом с ним, чтобы посмотреть, что произойдет, если наш ночной друг решит нанести нам еще один визит. Этот небольшой инцидент моментально пробудил в голове Старого Шарпа массу воспоминаний о многих других подобных случаях, и он продолжил рассказывать мне о своих встречах с медведями — мы, конечно, разговаривали исключительно шепотом — а закончил он свое повествование так: «Вот так вот, парень, здесь медведи не такие дикие, как на севере, на юге для них много еды, но там, на севере, особенно зимой, когда их мучает голод, они становятся ужасно жестокими».

К тому времени, когда он закончил свои рассказы, я был слишком сонлив, чтобы продолжать разговор, поэтому я выбрал хорошее место рядом со старым бревном, где было много сухих листьев для подстилки, и улегся спать — хотя и на некотором расстоянии от остальных. Некоторое время я спал, но когда почувствовал рядом со мной что-то теплое, сразу же проснулся, и представьте себе, как я был удивлен, когда заметил, что я полностью покрыт листьями, — и в тот же момент я почувствовал руку Шарпа.

— Вставай, малыш, — сказал он, — опасность рядом.

В одну секунду я был на ногах, с винтовкой в руке, готовый к любой неприятности.

— Индейцы? — спросил я.

— Глянь туда, — сказал он, указывая на медленно двигавшуюся среди деревьев темную массу.