Книга Лужайки, где пляшут скворечники - Владислав Крапивин

У Коптилки сроду не было своих игрушек. В интернатах и детприемниках они ведь общие. А тут — вон какой подарок! И Коптилка сразу решил, что назовет полосатого жирафчика Аликом — в память о теткином одноухом коте, к которому он, Коптилка, успел привязаться, но который несколько дней назад исчез из дома…

Шея у жирафа болталась, и Коптилка вставил в нее алюминиевую проволоку, которую подобрал тут же. Так он и стоял с Аликом на руках — туловище на груди, шея на плече, жирафья головка тыкается губами в ухо — когда парни с дубинками окликнули его. Окликнули — и он побежал… И оказался здесь вместе со своей единственной в жизни игрушкой.

…Жители астероидов могли придумать любые игрушки. Говорящих роботов, веселых бородатых гномов, конструкторы с хитроумными деталями, ковбоев со старинными револьверами, ласковых плюшевых котов и мишек, шахматы с шагающими фигурами, механических лошадей в натуральную величину, которых можно запрягать в золоченые кареты… Ну, короче говоря, всё, что угодно. Живые существа не получались, а игрушки — сколько хотите! И они не исчезали, это ведь не стебельки и листики…

Но вот беда — развлечения с такими игрушками быстро надоедали.

А потрепанный жирафчик Алик, неумело заштопанный Коптилкой, не надоедал. Он был настоящий. Он был оттуда. Тот, кто оставался с Аликом один на один, порой прижимал его к груди и что-то шептал в маленькие уши, сделанные из кожаных язычков от кроссовок. Это, когда Коптилка разрешал другим поиграть со своим жирафом. Все любили такие игры, в том числе и серьезный, знакомый со всякими науками Голован. Но Коптилка даже на короткое время отдавал Алика неохотно.

Вот и сейчас он в ответ на Аленкину просьбу насупился:

— Чего тебе приспичило именно сегодня? Потом как-нибудь…

Он уже представлял, как уляжется с Аликом в своем кирпичном жилище на подстилке из свежего сена (хотя и придуманного, но пахучего, почти настоящего — до утра его хватит) и будет рассказывать полосатому другу… Ну, что рассказывать, это тайна… А кроме того, Коптилка вдруг забоялся: даст он жирафа Аленке, а другие поймут — он относится к ней не так, как к другим. А он что?.. Подумаешь, сделала для него рубашку с галстучком! Он бы и сам смог, если бы захотел.

Аленка молча отошла. Она была тихая, но с самолюбием. Раньше она занималась в балетной студии, но бросила ее, потому что обиделась на даму-педагога, на бывшую балерину из областного театра. Та однажды во время занятий сказала Аленке:

— Девочка, у тебя есть кое-какие способности, но маловато темперамента. Надо двигаться, двигаться!.. — и хлопнула Аленку между лопаток. В общем-то дело обычное, но Аленка села на скамейку и стала развязывать тесемки балетных туфелек.

— Я от вас ухожу…

— Ах, какие мы гордые! По-моему, ты просто лентяйка. А балет — это труд, труд и еще раз труд!

— Ну и трудитесь. А я раздумала быть балериной.

— И кем же ты будешь?

— Домохозяйкой, — буркнула Аленка и пошла в раздевалку. Там она услышала, как бывшая актриса балета сказала помощнице: «Ну и пусть. А то представляете, сколько грима пришлось бы изводить перед каждым спектаклем». Эта дама конечно же намекала на Аленкины веснушки. Про таких, как Аленка, говорят: «Загорала сквозь решето». А еще правильнее сказать «сквозь тёрку». Аленкины веснушки сидели на лице равномерно, однако не очень часто. Были небольшие и одинаково круглые. Ничуть они Аленкин портрет не портили, она была симпатичная.

Она попала сюда с самолета, когда возвращалась из Симферополя, где гостила у родственников. Летела одна, вернее, со случайными знакомыми. Самолет грохнулся в километре от посадочной полосы. Что стало с другими пассажирами, Аленка не знала, а сама — вот здесь…

С той поры в астероидной компании оказались две девочки. Вторая — Сырая Веранда. Так ее прозвали за то, что глаза всегда мокрые и красные. Кто-нибудь скажет ей что-то не по душе — и сразу сырость. Вот такой характер. Смеялась она редко, а дулась почти все время.

Была Веранда длинная, носатая, с жидкими пепельными косами и тощей шеей. Все платья, которые она себе придумывала, висели на ней наперекосяк. Она подолгу сидела одна-одинешенька в своем каменном домике на рыжей от космической пыли планетке. И ничего не придумывала для украшения жилища.

Даже когда Доня и Голован предложили соединить все астероиды хрустальными мостами и пустить по ним старинную железную дорогу с медным паровозом и разноцветными вагонами, Сырая Веранда от такого соединения отказалась, буркнула:

— Вот еще… — И глаза ее намокли.

— Что за натура, — говорил иногда Голован.

А справедливый Кирилка Веранду оправдывал:

— Каждый ведь имеет право на свой характер. Пусть…

Конечно, Сырой Верандой и даже просто Верандой звали ее за глаза. Вообще-то она была Вероника Донцова. Про ее прежнюю жизнь известно было немного. Дело в том, что Вероника попала сюда первая. Потом уже — Голован. Он с трудом дознался у длинной плаксивой девчонки, что был у нее неродной отец, на которого она однажды сильно разозлилась. Ушла на кухню, открыла аптечку и назло отчиму и матери выпила что-то такое, от чего врачи спасти ее не смогли…

Аленка с Верандой не очень-то дружили, хотя и не ссорились (здесь вообще ссор почти не бывало). Чаще Аленка играла с мальчишками. Веранду это, конечно, огорчало…

7

Когда Коптилка не дал Аленке жирафа, она не стала просить снова. К ней сразу подошел Доня.

— Давай, я поучу тебя играть на аккордеоне. Ты ведь хотела.

— Давай, — кивнула она.

Они перепрыгнули на Донину планету, где стоял домик, похожий на полукруглую садовую эстраду. Доня принес аккордеон. Инструмент был придуманный, но в точности как настоящий. Доня был в белых брюках и белой рубашке с зеленой «бабочкой» в горошек. А что, не таскать же ему вечно на себе больничную пижаму, в которой он попал сюда!

Сели на каменную скамью со спинкой в виде разлапистой лиры (это такой древний музыкальный инструмент). Белые мохнатые созвездия над головами светили так, что от них веяло теплом. Но Доня взглянул на них с неудовольствием. Наморщил лоб и сотворил над своей планеткой небесную голубизну — почти как у Миньки. Потом рассеял в ней вечернюю желтоватость, а по краю неба пустил закат.

— До чего красиво, — вздохнула Аленка. — Прямо как… — И виновато замолчала.

Доня сделал вид, что ничего не заметил. Сотворил из кусочка заката оранжевое полотенце.

— Накрой ноги, а то меха будут щипать за коленки.

— Спасибо…

Скоро (здесь все бывает скоро, если хочется) Аленка уже вполне освоила инструмент. И умело заиграла вальс «Амурские волны». Сквозь вечерний небосвод осторожно просунулись головы. Даже Рыкко Аккабалдо перестал сопеть в пространствах, тоже слушал.

Потом сквозь закат полностью пролез Коптилка с жирафом на руках.